Начальника строительства Средмаша дальше уговаривать не пришлось.
«Стройте», – сказал он
[968].
13
В больнице № 6
«Два шага назад! Два шага назад, иначе ни с кем говорить не буду! Два шага назад!»
[969]
Главный экономист городского совета Припяти залезла на табуретку и оглядывала толпу, набившуюся в небольшую комнату и в коридор. Толпа извивалась по лестнице и начиналась на улице. Обычно добросердечная хохотушка, Светлана Кириченко теперь проводила дни, запертая в Полесском – городке с улицами, изрезанными глубокими колеями, скромной площадью и памятником Ленину, примерно в 50 км к западу от Чернобыльской станции. Кириченко и еще несколько сотрудников исполкома принимали жителей Припяти в помещении Полесского горсовета и теперь столкнулись с возмущением и непониманием земляков. Рассерженная толпа напирала и требовала встречи с председателем горсовета. Прямо на стол перед Светланой сажали вопящих детей, ее спрашивали, что им делать с больными дедушками и бабушками и когда они могут получить зарплату. Но больше всего люди хотели знать, когда они смогут вернуться домой.
В воскресную ночь 27 апреля по меньшей мере 21 000 жителей Припяти покинули свои квартиры в Припяти и были развезены на автобусах по полусотне городков и сел, рассыпанных по болотистым равнинам Северо-Западной Украины
[970]. Им говорили, что придется провести только три дня вне дома, и у семей быстро закончились еда, деньги и чистая одежда. А потом еще выяснилось, что вещи, которые они считали чистыми, чистыми не были. Перед дозиметристом, устроившим импровизированный радиометрический пост за столом на улице перед городской больницей Полесского, выстроилась очередь эвакуированных. Очередь двигалась быстро, но не сокращалась. Прикладывая дозиметр к одежде, волосам и ботинкам сменявших друг друга людей, дозиметрист пустым, усталым голосом читал свою мантру: «Чисто… заражено… заражено … чисто… вытряхните одежду по ветру… чисто… заражено… заражено…»
[971]
Поначалу крестьянские семьи, принявшие эвакуированных, были добры и гостеприимны, и те пользовались этим как могли. Жена Виктора Брюханова, квалифицированный инженер, поселилась у начальника колхозной лаборатории в деревне Розважев и принялась доить коров
[972]. Но Валентина, разлученная со своими беременной дочерью и матерью во время эвакуации, не имела представления, что с ее мужем и где все ее близкие – и не могла это узнать
[973].
В 30 км от Розважева Наталью Ювченко и ее двухлетнего сына Кирилла, как и 1200 других беженцев, разместили в глинобитных мазанках сельского поселения Луговики на реке Уж
[974]. Там не было ни одного телефона. Последний раз Наталья видела своего мужа Александра, когда он махал ей рукой из окна больницы в Припяти и уговаривал идти домой и закрыть окна. И с тех пор никаких сведений о том, куда его увезли и в каком он состоянии. Наталью с малышом вместе с двумя другими семьями из их дома в Припяти приняла пожилая крестьянская пара, выделив им комнатку в маленьком деревенском доме. Ювченко и другие женщины с маленькими детьми спали на кровати, остальные – на полу. В понедельник старик повел детей на рыбалку, но Кирилл все еще болел – в доме было сыро.
Ко вторнику еды на три семьи уже не хватало, и у Ювченко кончались деньги. Она предложила своему бывшему соседу: «Сергей, давай выбираться отсюда». Вдвоем они наскребли денег на автобусные билеты до Киева. В столице она поехала с Кириллом в аэропорт и села на рейс в Молдавию, где ее родители и родители Александра все еще жили в соседних домах. Оттуда Ювченко снова пробовала выяснить, что с ее мужем.
К среде еще продолжал действовать официальный запрет на информацию об аварии, новости скрывали даже от работников других атомных станций
[975]. Но подробности начали просачиваться, и семьи Натальи и Александра использовали свои связи, чтобы выяснить хоть что-нибудь. Через дядю в Москве, у которого был выход на военных, Наталья Ювченко узнала, что наиболее пострадавшие во время аварии отправлены в специальную больницу 3-го Главного управления Министерства здравоохранения, предназначенного для работников атомной промышленности. Ювченко и ее свекровь вылетели в Москву и оказались в городе, очевидно и не слышавшем о кризисе на Украине и готовившемся к майским торжествам на следующий день.
Две женщины разошлись в вопросе, где искать Александра. Наталье дали адрес больницы в закрытой зоне, на территории советского Института биофизики. Мать Александра узнала об онкологическом исследовательском центре на Каширском шоссе, в другой части города, и настаивала на поездке туда. Наталья не хотела спорить. Когда в регистратуре онкологического центра им сказали, что пациента по имени Александр Ювченко у них нет, женщины поймали такси и сказали водителю везти их на другой конец города, в клиническую больницу № 6.
Они оказались там уже во второй половине дня. Ювченко сразу поняла, что приехала в правильное место. Девятиэтажная, красного кирпича, окруженная оградой из литого чугуна, больница № 6 сама по себе выглядела непримечательно, но входы в нее тщательно охранялись, техники дозиметрами проверяли ботинки и штаны всех входящих и выходящих
[976].
У главной проходной собралась толпа. Многих Ювченко знала по Припяти, все были напуганы и ошеломлены, как и она. Внутрь никого не пускали. Пока Ювченко осматривалась, вышел врач и стал зачитывать список пациентов с Чернобыльской станции и сообщать их текущее состояние. Люди вели себя шумно, нервничали, толкались, выкрикивали вопросы. Кто-кто не слышал, что сказал терапевт, и тому приходилось повторять снова и снова. Но, напряженно вслушиваясь в его голос, Ювченко не услышала упоминания о муже. Она кое-как протолкалась вперед.
