Алли таких рыб никогда не видела и названия не знает.
Она кладет руку на стекло.
Одно существо шевелится, поворачивается и что-то такое делает. Алли слышно. Шипучий такой треск. Стрелка счетчика дергается.
Но Алли счетчик не нужен, она и так понимает. Рыба выпустила разряд.
Рядом на стене висит щит. Все это так поразительно, что Алли надо перечитать трижды и держать себя в руках, а то она задыхается. Здесь электрические угри. Они с ума сойти что умеют. Они бьют током добычу под водой – да-да, вот именно. Пряча руку под столом, Алли пускает дугу между двумя пальцами. Угри в аквариуме ворочаются.
И это еще не все их таланты. Они умеют “удаленно контролировать” мускулы добычи, нарушая электрические сигналы у той в мозгу. Если захотят, велят рыбе плыть прямо им в рот.
Алли стоит и раздумывает очень долго. Снова кладет руку на стекло. Смотрит на угрей.
Великое могущество. Надо уметь им управлять. Да ты всегда умела, дочь. И управлять надо мастерски. Да ты выучишься такому мастерству.
В сердце своем Алли вопрошает: Мама, куда мне идти?
И голос молвит: Пойди из земли этой и иди в землю, которую я укажу тебе
[5].
У голоса всегда были библейские прихваты, ну да.
В ту ночь Алли хочет устроиться на ночлег, но голос говорит: Нет, иди дальше. Держись. В животе совсем пусто, и Алли как-то странно, кружится голова, мысли взбаламучены воспоминанием о мистере Монтгомери-Тейлоре, будто его вываленный язык до сих пор лижет ей ухо. Жалко, что у Алли нет собаки.
Голос говорит: Почти пришли, девочка моя, ты, главное, не переживай.
И во тьме Алли видит свет, и он освещает вывеску. А на вывеске: “Монастырь сестер милосердия. Суп для бездомных и ночлег для нуждающихся”.
Голос говорит: Видишь? А я о чем?
И едва Алли переступает порог, ничего больше не остается – только три женщины, которые подхватывают ее, называют “дитя” и “сладкая” и ахают, найдя распятие у нее в вещмешке, поскольку оно доказывает, что Алли не обманывает их надежд. Ей приносят еду, а она сидит в мягкой теплой постели, уже в обмороке почти, и в ту ночь никто не спрашивает, кто она и откуда пришла.
В те месяцы мало кто обращает внимание на малолетнюю полукровку, без дома и без семьи, прибившуюся к монастырю на Восточном побережье. Она не единственная девочка, которую выбросило на этот берег, и в первую очередь наставление требуется не ей. Сестры рады, что кельи не стоят пустыми, – здание монастыря им велико, построено было почти сто лет назад, когда Господь еще собирал вечных невест Своих полной горстью. Прошло три месяца, и сестры поставили двухэтажные койки, вывесили расписание уроков и воскресной школы, стали поручать девочкам работу по хозяйству в обмен на пищу, и одеяла, и крышу над головой. По всей стране люди потекли приливными волнами, и вернулись старинные обычаи. Девочек вышвыривают на улицу – монахини их подбирают.
Алли любит выпытывать, как жилось другим девочкам. Она становится наперсницей, подружкой нескольким, чтобы подстроить свою историю под их. Есть вот Саванна, которая так мощно заехала, говорит, сводному брату по лицу, что у него “наросла паутина, прямо на губах, и на носу, даже в глазах”. Саванна рассказывает свою историю, таращась и упоенно жуя жвачку. Алли вонзает вилку в долго пожившее на свете, а затем потушенное мясо, которым монахини кормят девочек на обед три раза в неделю. Спрашивает:
– А теперь что будешь делать?
И Саванна отвечает:
– Найду врача, пускай он это у меня удалит. Пускай вырежет всё.
Тоже подсказка. Есть и другие. Кое над кем молились родители – думали, дочерей обуял демон. Кое-кто подрался с другими девчонками, кое-кто дерется и здесь. Одна сделала так с мальчиком, потому что он попросил, – эта история интересует остальных очень живо. То есть что, мальчикам нравится? То есть что, они сами хотят? Кто-то отыскал интернет-форумы, подтверждающие эту версию.
Одна девочка, Виктория, научила свою мать. Мать, которую (говорит Виктория как ни в чем не бывало, точно о погоде речь) отчим Виктории избивал до того жестоко и часто, что у матери не осталось ни одного зуба. Виктория прикосновением пробудила в матери силу и научила пользоваться, а мать вышвырнула Викторию на улицу, обозвала ведьмой. Этот сюжет понятен без всяких интернет-форумов. Все кивают, и кто-то передает Виктории горшок с подливой.
Если бы не повсеместный хаос, то какая-нибудь полиция, или социальные службы, или солидные ребята из школьного совета поинтересовались бы, как дела у этих девочек. А так власти просто благодарны, что заботы взял на себя кто-то другой.
Алли спрашивают, что приключилось с ней, и она знает, что настоящим именем называться нельзя. Представляется Евой, и голос говорит: Удачно придумала, все-таки первая из женщин; отлично придумала.
История у Евы проста и скучна, запоминать нечего. Ева из Огасты, родители отослали ее к родственникам на две недели, она вернулась – а они уехали, куда – она не знает. У нее было два младших брата. Она думает, родители боялись за них, хотя она никогда никому никакого зла не причинила. Остальные кивают и переходят к следующей.
Не в том суть, думает Алли, что я сделала, – суть в том, что еще сделаю.
А голос поправляет: Суть в том, что еще сделает Ева.
И Алли говорит: Да.
В монастыре хорошо. Монахини в основном добрые, а женское общество Алли приятно. Мужское, считает она, ничем хорошим себя не зарекомендовало. Девочки хлопочут по хозяйству, но когда дела сделаны, можно купаться в океане и гулять по пляжу, на задах стоят качели, а пение в часовне успокаивает, от него у Алли в голове затихают все голоса. В такие минуты тишины она думает: а вдруг можно остаться навсегда? До конца дней своих прожить в Доме Господнем – больше я ни о чем не прошу.
Есть одна монахиня, сестра Мария Игнасия, вот она особенно интересует Алли. У сестры Марии Игнасии тоже темная кожа, у нее бархатистые карие глаза. Сестра Мария Игнасия любит рассказывать про детство Иисуса и про то, что мать его Мария всегда была к нему добра и научила его любить все живое.
– Понимаете, – говорит сестра Мария Игнасия девочкам, собравшимся послушать ее перед вечерней, – Господь наш научился любви у женщины. И Мария дружит со всеми детьми. Она сейчас рядом с вами, она привела вас к нашим дверям.
Как-то вечером, когда все разошлись, Алли тычется лбом сестре Марии Игнасии в колено и говорит:
– Можно я останусь тут на всю жизнь?
Сестра Мария Игнасия гладит ее по голове и отвечает:
– Ну, тебе для этого придется стать монахиней. А вдруг ты захочешь другого? Мужа и детей, работу.
Алли думает: “Вот вечно они так. Никогда не хотят оставить насовсем. Твердят, что любят, но оставить не хотят”.
