В выходные он бродит по улицам и клубам, ищет материал. Драка двух женщин на пляже в полночь – электричество высвечивает жадные лица зрителей, а женщины кряхтят и цапают друг друга за щеки, за шеи. Тунде снимает светотени их лиц, перекошенных яростью, полускрытых в сумраке. С камерой он силен – как будто он здесь, но его нет. Творите что хотите, думает он, но из того, что натворите вы, что-то сотворю я. Историю расскажу я.
В проулке девочка и мальчик занимаются любовью. Девочка заводит мальчика, положив ладонь ему на поясницу, – летят искры. Мальчик оборачивается, видит, что на него наставлена камера, и замирает, а девочка мерцанием гладит его по лицу и говорит:
– На него не смотри – смотри на меня.
Когда они уже близки, девочка улыбается, под ее рукой позвоночник у мальчика вспыхивает, девочка говорит Тунде:
– Эй, хочешь тоже?
Тут он замечает, что из глубины проулка наблюдает другая женщина, и он бежит со всех ног, а они смеются ему в спину. Благополучно смывшись, он тоже смеется. Просматривает видео. Эротично. Он бы не отказался, чтобы и с ним так сделали, может быть. Может быть.
Этот материал Си-эн-эн тоже берет. И платит. Тунде смотрит, сколько денег у него на счете, думает: я журналист. Вот и все дела. Я нашел сюжет, и мне за него заплатили. Родители говорят:
– Ты когда вернешься к учебе?
А он отвечает:
– Я беру академ на семестр. На практику.
Вот и начинается его жизнь – он прямо чувствует.
Очень быстро выясняется, что снимать на телефон не надо. Трижды в первые недели какая-нибудь женщина касается телефона – и кранты телефону. Тунде с грузовика на рынке Алаба покупает коробку дешевых цифровых камер, но знает, что ему не светят желанные суммы – деньги, которые где-то там витают, – если снимать в Лагосе. Он читает интернет-форумы – дискуссии о том, что происходит в Пакистане, в Сомали, в России. От возбуждения в позвоночнике щекотно. Вот, вот оно. Его война, его революция, его История. Прямо перед носом, висит на дереве – только собирай. Чарльз и Джозеф звонят спросить, не хочет ли Тунде на тусовку в пятницу вечером, а тот смеется и отвечает:
– У меня, чуваки, планы покруче.
И покупает билет на самолет.
Прилетает в Эр-Рияд в ночь первого крупного бунта. Повезло – явись он тремя неделями раньше, истощил бы все деньги или энтузиазм раньше срока. Снял бы то же, что и все: как женщины в батулах, застенчиво хихикая, встают парами, учатся искрить. А скорее всего, ничего бы не снял – те кадры сделаны в основном женщинами. Мужчине, чтобы здесь снимать, надо было прилететь в ночь, когда женщины заполонили город.
Вспыхнуло от гибели двух девочек лет двенадцати. Дядя застал их, когда они вместе обучались своей дьявольщине. Человек он был религиозный, созвал друзей, девчонки сопротивлялись наказанию, и как-то так вышло, что обеих забили до смерти. А соседи видели и слышали. И – кто его знает, отчего такие штуки приключаются в четверг, хотя могли ведь произойти во вторник и никто бы не заметил? – восстали. Было десять женщин – стало сто. Было сто – стала тысяча. Полиция отступала. Женщины кричали, некоторые вышли с плакатами. Постигли свою силу в единый миг.
Тунде прибывает в аэропорт, и сотрудники безопасности на выходе говорят ему, что снаружи небезопасно, всем иностранным гостям лучше побыть в терминале и улететь назад первым же рейсом. Чтобы выбраться, Тунде дает на лапу трем разным людям. Таксисту платит вдвойне, чтоб отвез туда, где толпятся, кричат и протестуют женщины. Середина дня, и таксист психует.
– Домой, – говорит он, когда Тунде выскакивает из такси, и Тунде не понимает, изложил таксист свои планы или дал совет.
Через три квартала Тунде видит хвост шествия. Чутье подсказывает: что-то будет – что-то невиданное. Тунде так волнуется, что на страх его уже не хватает. Он, Тунде, все это снимет.
Он идет следом, крепко прижимая к себе камеру, чтоб его занятие не очень бросалось в глаза. И все равно пара женщин его замечают. Кричат на него, сначала по-арабски, потом по-английски:
– Новости? Си-эн-эн? Би-би-си?
– Да, – говорит он. – Си-эн-эн.
Тут они смеются, и он было пугается, но испуг рассеивается облачным клоком, когда все они начинают перекрикиваться: “Си-эн-эн! Си-эн-эн!” – и сбегаются другие женщины, и все улыбаются в камеру и большими пальцами показывают “во!”.
– Тебе с нами идти нельзя, Си-эн-эн, – говорит та, у которой английский получше, чем у прочих женщин. – С нами сегодня мужчин не будет.
– Ой, но как же… – Тунде обаятельно улыбается от уха до уха. – Я же безвредный. Вы меня не тронете.
Женщины говорят:
– Нет. Мужчины не надо, нет.
– Как мне вас убедить? – говорит Тунде. – Вот у меня пресс-карта Си-эн-эн, видите? Оружия нет.
Он распахивает куртку, медленно стаскивает, крутит ею в воздухе, показывает с обеих сторон.
Женщины наблюдают. Та, у которой получше английский, говорит:
– У тебя что угодно может быть.
– Как тебя зовут? – спрашивает он. – Как зовут меня, ты уже знаешь. Я отстаю.
– Нур, – говорит она. – Это значит “свет”. Мы несем свет. Теперь скажи нам – может, у тебя пистолет в кобуре на спине или шокер на ноге?
Он смотрит на нее, задирает бровь. Глаза у Нур темные и смеются. Она смеется над ним.
– Серьезно? – переспрашивает Тунде.
Она с улыбкой кивает.
Он медленно расстегивает рубашку. Спускает со спины. У женщин между пальцами летают искры, но Тунде не страшно.
– На спине пистолета нет.
– Вижу, – говорит она. – А на ноге?
За действом уже наблюдают женщин тридцать. Любая может кокнуть Тунде одним ударом. Что ж, взялся за гуж.
Он расстегивает джинсы. Стаскивает по ногам. Женщины в толпе тихонько ахают. Тунде медленно крутится на месте.
– Шокера, – говорит он, – на ноге нет.
Нур улыбается. Облизывает верхнюю губу.
– Тогда пошли с нами, Си-эн-эн. Одевайся и пойдем.
Он поспешно натягивает одежду и идет следом. Нур берет его за левую руку.
– В нашей стране мужчине и женщине запрещено держаться за руки на улице. В нашей стране женщине не разрешают водить машину. Женщинам нечего делать за рулем.
Она крепче сжимает его ладонь. Он чувствует, как у нее по плечам бежит разряд, электричество – точно в воздухе перед грозой. Нур не делает ему больно, до него не добивает ни единая искорка. Нур тянет его через пустую дорогу к торговому центру. У входа ровными рядами припаркованы десятки машин с красными, и зелеными, и синими флажками.
С верхних этажей глядят мужчины и женщины. Девушки в толпе смеются, показывают пальцами и пускают искры. Мужчины вздрагивают. Женщины смотрят алчно. Глаза жадные, пересохли от этой жажды.
