Даже здесь, даже после всего Тунде не верится, что эта страна хочет уничтожить большинство своих мужчин. Впрочем, он знает, что все это уже было. Такое всегда бывает. Растет список преступлений, карающихся смертной казнью. В газете недельной давности объявили, что “грубый отказ подчиняться по трем разным поводам” теперь наказывается отправкой в “рабочую бригаду”. В лагере есть женщины, опекающие восемь, десять мужчин, и те толпятся вокруг своих опекунш, выпрашивают похвалу, отчаянно желают угодить, страшась даже представить, что будет, если она вычеркнет свое имя из их документов. Рокси может уйти из лагеря в любой момент – а вот Тунде связан по рукам и ногам.
На третью ночь Рокси просыпается за считаные секунды до первого звона и треска – перегорают лампочки, развешенные над центральной дорогой лагеря. Видимо, услышала что-то. Или почуяла, как вибрирует нейлон. В воздухе витает сила. Рокси открывает глаза, моргает. Инстинкты по-прежнему сильны – хотя бы они остались при ней.
Рокси пинает койку Тунде:
– Подъем.
Во сне он наполовину выпутался из спальника. Рокси сдерживает спальник, а Тунде под ним почти голый. Отвлекает, даже в текущих обстоятельствах.
– Чего? – спрашивает он, а затем с надеждой: – Вертолет?
– Размечтался, – отвечает она. – Кто-то напал на лагерь.
Сна тут же ни в одном глазу, он натягивает джинсы и флиску.
Звенит битое стекло, лязгает металл.
– Пригнись, головы не подымай, – велит Рокси. – Если удастся, беги в лес и залезь на дерево.
А потом кто-то кладет руку на центральный генератор и бьет со всей силы, что есть в теле, и вся эта сила сотрясает машину, и тусклые лампочки сыплют искрами и нитями накаливания по всему лагерю, и воцаряется кромешная тьма.
Рокси задирает заднее полотнище палатки, где прогнивший шов и так вечно подтекает, и Тунде на животе выползает наружу, уходит к лесу. Рокси надо бы следом. Она и пойдет, совсем скоро. Но она натягивает темную куртку с глубоким капюшоном, обматывает лицо шарфом. Будет держаться теней, отправится кружным путем к северу; по-любасу так отсюда выбираться безопаснее всего. Она хочет знать, что творится. Можно подумать, способна одной своей волей переломить ход вещей.
Вокруг уже кричат и визжат. Повезло Рокси, что ее палатка не на краю лагеря. Там парочка уже горит – небось прямо с людьми, – и тянет сладкой вонью бензина. Еще несколько минут, прежде чем все в лагере хотя бы допетрят, что это не авария и не пожар на генераторе. Меж палаток, в красных сполохах, Рокси мельком видит, как коренастая тетка что-то поджигает искрой из ладоней. Вспышка на миг заливает ее лицо белизной. Рокси узнает гримасу – видала уже такое. С такой рожей, как сказал бы папка, дел не замутишь. Никогда не работай с теми, кто чересчур кайфует от работы. В мимолетной вспышке этого ликования, этого голода Рокси читает, что они явились не мародерствовать. То, чего они хотят, нельзя просто отдать.
Для начала они сгоняют в кучу молодых мужчин. Обходят палатки, опрокидывают или поджигают, чтобы обитатели разбежались, спасаясь от огня. Работают неаккуратно, неметодично. Ищут плюс-минус пристойных на вид юношей. Молодец Рокси, что отправила Тунде в лес. Жена или, может, сестра пытается отбить у них бледного кудрявого мужчину, который с ней. Отбрасывает двух точными и меткими ударами в подбородок и висок. Ее без труда гасят и убивают с особой жестокостью. Одна хватает ее за волосы, другая лупит разрядом прямо в глаза. Вжимает пальцы в глазные яблоки – жидкость в них вскипает до молочной белизны. Даже Рокси вынуждена на миг отвести взгляд.
Она отступает поглубже в лес, лезет на дерево, перебирая руками, цепляясь веревочной петлей для устойчивости. Когда находит развилку, они там уже занялись мужчиной.
Он кричит и не умолкает. Две женщины берут его за горло и парализуют ударом в позвоночник. Одна садится над ним на корточки. Стаскивает с него брюки. Он в сознании. Блестят распахнутые глаза. Он еле дышит. Другой мужчина бросается было на помощь и за свои труды получает в голову.
Та, которая на корточках, берет мужчину за яйца и член. Что-то говорит. Смеется. Другие тоже смеются. Она щекочет его кончиком пальца, мурлычет, будто хочет, чтоб ему было приятно. Заговорить он не может – горло раздувается. Вполне вероятно, ему уже сломали трахею. Женщина склоняет голову набок, корчит грустную мину. С тем же успехом могла сказать на любом языке мира: “Что такое? Не встает?” Он брыкается пятками, пытается уползти, но поздно.
Рокси, безусловно, предпочла бы, чтоб ничего этого не было. Она бы спрыгнула сейчас из укрытия и убила их, если б могла. Сначала этих двух под деревом – их можно снять мгновенно, никто и оглянуться не успеет. Потом на тебя бросятся три с ножами, но ты нырнешь влево, меж двух дубов, и они перестроятся, пойдут гуськом. И у тебя появится нож. Проще простого. Только не в нынешнем положении Рокси. И все это есть. Что ни предпочти. Поэтому она смотрит. Чтобы свидетельствовать.
Сидя у мужчины на груди, женщина кладет ладонь ему на гениталии. Начинает с маломощной звонкой искры. Мужчина по-прежнему глухо хрипит, все пытается уползти. Вряд ли ему больно. Рокси и сама так делала с мужиками, к обоюдному удовольствию. Член отдает салют – ну, как обычно. Как предатель. Как дурак.
Женщина выпускает на лицо скупую улыбочку. Задирает брови. Дескать, видишь? Немножко приободрить тебя – и нормалек. Берет его за яйца, тянет раз, другой, словно хочет его порадовать, а потом яростно лупит прямо в мошонку. Ощущение – точно стеклянный кол вгоняют насквозь. Раздирают изнутри. Он орет, выгибает спину. А она расстегивает ширинку штанов военного образца и садится на его член.
Ее товарки уже ржут, и она тоже ржет, скача на нем вверх-вниз. Ладонью упирается ему в живот и вгоняет туда новую дозу всякий раз, когда подскакивает, поджав ягодицы. У одной ее подруги мобильный, подруга снимает, как она на нем прыгает. Он закрывает лицо локтем, но они отводят его руку. Нет-нет. Они хотят запомнить.
Товарки ее подзуживают. Она уже ласкает себя, движется быстрее, дергает бедрами. Теперь она взаправду делает ему больно – не расчетливо и вдумчиво, не чтобы добиться максимальной боли занятными способами, а просто зверски. Чем ты ближе, тем это проще. Рокси и сама так делала пару раз, перепугала одного мужика. На “блеске” еще хуже. Женщина опирается ему на грудь и, наклоняясь, всякий раз бьет искрой в торс. Он отпихивает ее руку, и кричит, и тянется к толпе, просит помощи, молит на каком-то невнятном языке, которого Рокси не поняла бы, если бы “помогите, о господи, помогите” не звучало на любом языке одинаково.
Когда женщина кончает, ее подруги одобрительно орут. Она запрокидывает голову, выпячивает грудь и мощным разрядом бьет ему прямо в сердце. С улыбкой встает, и остальные хлопают ее по спине, а она все улыбается. Встряхивается, как собака, и, как собака, смотрит по-прежнему голодно. Они заводят песнопение, одни и те же ритмичные четыре-пять слов, и ерошат ей волосы, и поздравляют друг друга. Последним ударом бледный кудрявый мужчина остановлен – наконец-то и навеки. Глаза у него открыты, выпучены. Ручейки и речки красных рубцов бегут по груди и вверх, обвивают горло. Член опадет не сразу, но все прочее мертво. Даже агонии не было, даже содроганий. Кровь еще скапливается в спине, в ягодицах, в пятках. Она возложила руку ему на сердце и остановила его намертво.
