– Мы не знали, что еще с тобой сделать, ангел мой. Ты нас совсем не слушалась.
– И теперь вы так поступаете с другими детьми? С приютскими?
Но миссис Монтгомери-Тейлор, ныне она миссис Уильямс, всегда была тетка ушлая, даже в безумии своем.
– Всем детям нужна разная любовь, – отвечает она. – Ради их благополучия мы делаем все необходимое.
Дети рождаются такими крохотными. Мальчики, девочки – неважно. Все рождаются такими слабыми, такими бессильными.
Потихоньку-полегоньку Алли расклеивается. Вся ее кровожадность уже истрачена сто раз. И сейчас она спокойна – парит над штормом, сверху вниз взирая на бурное море.
Складывает фрагменты, тасует, перетасовывает. Во что обойдется все исправить? Расследования, и пресс-конференции, и признания. Если у миссис Монтгомери-Тейлор так, значит, и у других тоже. И их, вероятно, не счесть. Пострадает репутация Алли. Всплывет все: ее прошлое, ее история, ее ложь и полуправда. Можно без шума перевести миссис Монтгомери-Тейлор куда-нибудь – можно даже устроить так, чтоб ее убили, – но обличить ее означает обличить всё. Выкорчевав эту историю, Алли выкорчует себя. У нее самой гнилые корни.
И это ее добивает. Сознание отчаливает прочь. Алли не здесь. Голос тщится заговорить, но слишком оглушительно воет в черепе ветер, слишком многочисленны другие голоса. В сознании Алли бушует война всех против всех. Долго так продолжаться не может.
Через некоторое время Алли спрашивает: Вот так, значит, тебе живется?
А голос молвит: Да пошла ты нахуй, говорили же тебе: не надо. Вот нечего было дружить с этой Монк, предупреждали ведь тебя, а ты не слушала – она просто воительница, и все. За каким рожном тебе подруга? У тебя есть я – у тебя всегда есть я.
Алли говорит: У меня никогда ничего нет.
Голос ей отвечает: Ну, раз ты такая умная, то что теперь?
Алли говорит: Я все хотела спросить. А ты-то кто? Давно уже думаю. Ты змей?
Голос ей отвечает: А, ты считаешь, раз я матерюсь и командую, значит, я дьявол?
Эта мысль меня посещала. И… Короче, приехали. Как мне понять, где добро, а где зло?
Голос вдыхает поглубже. Прежде Алли не замечала за ним такой манеры.
Слушай, говорит голос, момент у нас тут затейливый, спору нет. Были вещи, на которые тебе не полагалось смотреть, а ты взяла и посмотрела. Я вообще у тебя в голове зачем? Все тебе упростить, понимаешь? Ты же этого хотела. Простота защищает. Уверенность защищает… Не знаю, говорит голос, может, ты не заметила, но ты лежишь на полу у себя в кабинете, и под правым ухом у тебя телефонная трубка, и ты слушаешь бип-бип-бип и трясешься, как отбойный молоток. Рано или поздно кто-нибудь войдет – а ты в таком виде. Ты же могущественная женщина. Если вскорости не очухаешься, плохи твои дела. Так что вот тебе шпаргалка. Поймешь, не поймешь – не знаю. Но так вообще нельзя ставить вопрос. Кто змей, а кто Матерь Святая? Кто добрый, а кто злой? Кто кому подсунул яблоко? У кого сила, а кто бессилен? Эти вопросы – неверные вопросы. Все сложнее, сладкая моя. Ты думаешь, все сложно, – но нет, все непременно еще сложнее. Срезать путь не получится. Ни путь к пониманию, ни путь к знанию. Никого не подгонишь под шаблон. Слушай, друг на друга не похожи даже камни, так с чего вы взяли, будто можно навешивать простые ярлыки на людей и считать, что теперь вам все ясно. Но большинству иначе жить не удается, даже недолго. Люди думают, границы могут преступать только особо одаренные. Вообще-то границы может преступать кто угодно – все умеют. Но лишь особо одаренным хватит сил это признать… Слушай, меня ведь даже нет, если по правде. Ну, в том смысле, в котором вы тут понимаете “по правде”. Я здесь зачем? Говорить тебе то, что ты хочешь услышать. Но, люди, вы хотите такого, что мама родная… Давным-давно, говорит голос, другой Пророк пришел ко мне и сказал, что люди, тоже мои друзья, захотели Царя. Я, значит, им объясняю, что сделает Царь. Забреет их сыновей в солдаты, поставит их дочерей стряпать – ну это если дочерям повезет, да? Обложит налогами их зерно, и вино, и рогатый скот. Айпадов у них, надо понимать, не было – у них были зерно, и вино, и коровы. Я им говорю: слушайте, при Царе вы, по сути, станете рабами, тогда не бегайте ко мне жаловаться. Цари – они и есть цари… Ну вот что тебе сказать? Добро пожаловать в человечество. Любите вы сделать вид, что все просто, хотя вам же потом и отливается. Они все равно захотели Царя.
Алли говорит: Ты что хочешь сказать? Что верного выбора тут буквально нет?
Голос отвечает: Верного выбора, лапонька, никогда и не было. Сам подход гнилой – будто пути всего два и надо выбрать между ними.
Алли говорит: И что мне тогда делать?
Голос отвечает: Слушай, давай начистоту: мой оптимизм насчет человечества уже не тот. Сочувствую, но дальше тебе не будет просто.
Алли говорит: Темнеет.
Голос отвечает: И не говори.
Алли говорит: Ну-с. Я тебя поняла. Приятно было сотрудничать.
Голос отвечает: Аналогично. Не поминай лихом.
Матерь Ева открывает глаза. Голоса в голове стихли. Матерь Ева знает, что делать.
Сын в Муках, идол второго ряда. Датировка – примерно тот же период, что образы Святой Матери на с. 57.
На столе помощницы Марго звонит телефон.
Марго на совещании. Помощница сообщает голосу в трубке, что в настоящую минуту с сенатором Клири связаться невозможно, но она, помощница, все ей передаст.
Сенатор Клири на совещании с представителями “Полярной звезды” и Министерства обороны. Они просят ее совета. Она теперь большая шишка. К ней прислушивается президент. Сенатора Клири нельзя беспокоить.
Голос в трубке произносит еще несколько слов.
Марго усаживают на кремовый диван в ее кабинете и пересказывают эти слова.
Ей говорят:
– Сенатор Клири, у нас плохие известия. Позвонили из ООН: ее нашли в лесу. Она жива, едва-едва. Пострадала… серьезно. Мы не знаем, оправится ли она. Мы более или менее понимаем, что произошло, виновный мужчина уже мертв. Нам так жаль, сенатор. Нам ужасно жаль.
И Марго падает.
Ее собственная дочь. Некогда она кончиками пальцев коснулась ладони Марго и подарила ей молнию. Некогда она взмахнула ручкой, обхватила большой палец Марго и сжала так крепко, что Марго впервые в жизни поняла: сильная здесь – она, мать. Отныне и во веки веков она телом своим будет заслонять эту мелюзгу от любой пагубы. Такова ее работа.
Некогда Джоселин было три года. Они вместе обследовали яблоневый сад на ферме у родителей Марго, мама и маленькая дочь, неспешно и пристально. Трехлетка не торопится, разглядывает каждый листик, и камешек, и щепку. Стояла поздняя осень, падалица только-только подгнивала. Джос нагнулась, подняла коричневеющее яблоко, и из-под него вылетела туча ос. Марго всегда смертельно боялась ос, с самого детства. Схватила Джос, прижала к себе крепко-крепко и помчалась в дом. С Джос все обошлось – ни царапинки. А Марго, когда они опять уютно устроились на диване, заметила, что ее укусили семь раз, всю правую руку искусали. А она даже не почувствовала. Такова ее работа.
