В этом моя свобода, в этом моя жизнь, и очень обидно будет погибнуть в двадцать лет от огнестрельного ранения, учитывая, что я занималась профессиональным вокалом шесть лет и потратила на это тысяч сто часов своей жизни.
Я не хочу стать звездой. Я хочу быть артисткой, творчество которой находит отклик в сердцах тысячи людей.
– Что вам нужно от моего дяди? На какие такие условия он должен пойти? Кто вы вообще? Я имею право знать хоть что-нибудь?! – на одном дыхании интересуюсь я, стараясь не заикаться.
– Это не забота такой сладкой девочки, как ты. Женщины в наших семьях вообще ничего не решают. Это касается и женщин в нашем пространстве. И не задают вопросов. Мы ценим в вас всего три качества: умение молчать, ублажать по требованию, ну и, конечно, вынашивать наших детей, наших наследников, будущих двигателей всей семьи. Поэтому любовниц у нас может быть много, а женимся мы в идеале только однажды. Ты достаточно красивая, Амелия, чтобы такой мужчина, как я, захотел бы взять тебя в жены. Но достаточно ли ты молчалива и покладиста? – продолжает свой красноречивый и самонадеянный монолог безумец. О чем он вообще, почему заговорил о браке? Они все тут с ума посходили?
– Такой сладкий, пугливый воробышек, – едким шепотом добавляет мужчина, наклоняясь ко мне ближе. Гладит мои скулы с похотливо-сексуальным подтекстом, от которого у меня желудок сжимается до размеров игольного ушка. Настолько, что я чувствую его дыхание, на которое могу ответить лишь рвотным позывом.
Долго не думая, я действую бездумно. Импульсивно. Уже проверенным методом. Я просто плюю ему в лицо, совершенно забывая о хороших манерах. Вот что бывает, когда силком заставляют в течение шести лет посещать уроки долбаного светского этикета.
Конечно, это было не разумно. И в тот момент, когда мерзавец хватает меня за волосы, у самых корней, и грубо сжимает их, наматывая на кулак, я понимаю, что зря не придержалась разумной тактики, которую выстраивала в своем сознании несколько дней.
Собственный дикий визг царапает изнанку горла. Хочется не переставая кричать от боли, лишь бы пытка прекратилась, но очередной мой палач просто хватает меня крепче, до острой боли в корнях волос и самым грубым образом стаскивает с подоконника, швыряя на пол.
Словно я, мать его, половая тряпка.
Обида сдавливает легкие до такой степени, что за каждый новый вдох мне приходится бороться. Но это только начало.
– Не надо! Не смей прикасаться ко мне! – беспомощно успеваю воскликнуть я, но Морте хватает меня за ворот рубашки и насильно тащит к еде, которую я скинула сегодня с тележки в обеденное время. Ткань болезненно врезается мне в шею, приводя к приступу сдавленного кашля.
Не сомневаюсь, что со стороны вся эта возня выглядит так, будто я беззащитный котенок, которого строгий и жестокий хозяин спешит ткнуть носом в лоток с опилками, чтобы научить хорошим манерам. Стефан со мной не церемонится. Буквально вытирает мной пол, пока несет в сторону еды. Истошно вскрикиваю, когда слышу треск рвущейся ткани своей рубашки. Спина горит так, словно меня по тлеющим углям протащили.
– Вылизывай пол, сук*, – мужчина толкает меня лицом в лужицу разлившегося в углу комнаты супа. – Вычищай там, где нагадила. Ешь. Давай, puttana, – едким шепотом приказывает он, сопровождая каждое свое слово тем, что снова и снова тыкает меня носом в картошку и мясо, изрядно заветренные на грязном полу.
– Я сказал, лижи! – рявкает он и с силой вновь толкает мое лицо в сторону еды, в последний момент придерживая за волосы, таким образом, чтобы я не разбила себе нос о плитку. – Иначе будешь лизать что-то другое, горделивая шлюшка. Ты довела меня, слышишь? Ещё раз плюнешь хотя бы в одного члена семьи, даже в солдата, я больше жалеть тебя не буду. Будешь умолять о смерти, а не о возвращении домой. Потому что в глаза будет стыдно смотреть всей своей семейке после того, что я с тобой сделаю. Ты уяснила, puttana?
– Перестаньте! Перестаньте так со мной обращаться. Я ничего плохого вам не сделала, – задыхаюсь от обиды и слез я, пытаясь не выглядеть жалко, хныкаю я.
– Ты решила, что можешь вести себя так, словно ты долбаная принцесса? На хорошее отношение к себе ты ответила неуважением! Несколько дней ты портила нашу еду. А когда я пришел с тобой поговорить, вздумала проявлять свой убогий характер.
Не нужно было приставать ко мне, урод.
– Что ж, мы быстро поставим тебя на место. Заодно и заставим твоего дядю быть сговорчивее. Братья, кто-нибудь из вас побудет оператором? – едко усмехается живодёр, явно трепеща от предвкушения расправы над женщиной.
Я не успеваю даже слова вставить, как этот мощный и высокий мужчина, перекидывает через меня ногу, и, частью веса своего здорового тела, придавливает меня к полу. Руки сцепляет над головой, насильно останавливая мои инстинктивные попытки вырваться, отомстить обидчику, сбежать, но уже слишком поздно. Я понять ничего не успеваю, даже собраться с духом… звук позвякивающей пряжки ремня приводит к спазму шейных и плечевых мышц. Ток крови в ушах превращается в оглушительный гул, но я все равно слышу, как орудие пыток в мощном порыве разрезает напряженный в темнице воздух. Что-то острое, жгучее и опаляющее, смертоносное и унижающее воспаляет кожу на спине. Кажется, я хочу закричать, но если честно у меня уже нет ни сил, ни голоса.
Перед внутренним взором калейдоскопом мелькают лица родных и близких. Кадры и моменты абсолютного счастья. Сквозь призму ужаса я слышу, как со стороны несколько раз щелкает камера и у меня не остается сомнений в том, что ублюдки снимают мои пытки на фото и видео.
На второй замах хлыста перед глазами все расплывается, но я почти не чувствую боли, слишком раздавлена морально, слишком оглушена и шокирована первым «поцелуем» ремня, на третий я и вовсе отключаю эмоции, прекращая вырываться, скулить и пыхтеть под этим извергом.
Я всегда считала себя добрым человеком и даже не представляла, что во мне может бурлить и кипеть столько злости и ненависти, что кому-то, однажды, я в мыслях пожелаю сгореть заживо в адском котле с тысячей чертей. Полное грехопадение и переосмысление своих взглядов и ценностей.
– Достаточно, – четвертым ударом хлыста служит его голос, что мгновенно прекращает мою экзекуцию. Сквозь собственное тяжелое и сбитое дыхание я узнаю голос Призрака. Не знаю, с чем это связано, но по телу мгновенно разливается тепло, сотканное из надежды и слепой веры в то, что я могу быть спасена. Но аналитическое мышление буквально кричит мне, какая я дура, если считаю, что Призрак – человек, который является одним из них, сможет мне как-то помочь, просто потому что мы придались порыву страсти у дерева.
– Киан. Какого черта ты тут делаешь? Насколько я знаю, ты должен быть в Бостоне. Проваливай отсюда, брат, она – больше не твоя забота. Отец отдал мне бразды правления над этой Porca puttana
[11]. Не мешай моему укрощению строптивой, – ловлю каждое слово тупоголового палача, но его речь прерывается его жалким рыком. Я не сразу понимаю, что происходит, но больше не чувствую веса его тела на себе, что дает мне возможность собрать все силы в кулак, сгруппироваться, сесть на колени и прижаться спиной к углу.
