– Зачем ты все-таки спас меня от своего безумного братца? Зачем? Разве не ты похитил меня вместе со всеми остальными, кто меня мучил, кто держал взаперти? И отпустишь ли ты меня сейчас? – в лоб выстреливает вопросами девушка, горделиво приподняв и без того вздернутый нос.
– Нет. Я не отпущу тебя. Но и самоутверждаться таким образом за счет женщины своим братьям не позволю, – девушка хмурится сильнее, очевидно, вспоминая о словах Стефана, который припомнил мне мое жестокое обращение с другой женщиной. – Ты ещё совсем маленьк… юная.
В следующее мгновение вздрагиваем мы оба. Одновременно поворачиваем головы в сторону приглушенного лая, ворвавшегося в звуковое пространство лофта. Я вижу, как Дэймос с остервенением начинает скрести лапами по панорамному окну. Глаза-пуговки устремлены на меня, спортивное туловище пса натянуто, будто тетива. Обычное дело на тренировке, только вот почему он убежал от кинолога
[14] и загона для дрессировки? Опуская взгляд на часы, читаю о том, что Дилан сейчас все уладит.
У меня есть два пса, два добермана. Они входят в узкий круг того, что мне ценно. Дэймос и Фобос возвращают меня мысленно туда, где кроется моя душа, вся моя энергия. В прошлое, где мой «черный квадрат» жизни был озарен красками мимолетного счастья.
Может показаться, будто я живу прошлым. Это не так. Просто определенные моменты неотрывно связаны с настоящим и будущим, к которому хочу прийти.
К абсолютной свободе. Где мы с Антеем будем жить где-нибудь далеко отсюда. На краю земли.
При воспоминании об Антее с самого дна души поднимается целый шторм чувств и эмоций. Блокирую их, ощущая, как подавленные ощущения превращаются в кол, воткнутый в сердце.
Нельзя слишком много думать об Антее. Сразу хочется расстрелять всех к черту, взорвать этот долбаный особняк и всех его обитателей.
– Ого. Это доберман?
– Да, его зовут Дэймос. Сбежал с тренировки. Обычно я на них присутствую. Ты изменила мои планы, – поясняю я, замечая, как пес уже бежит к подзывающему его Дилану. Панорамное окно – хорошая штука. Из моего лофта открывается потрясающий вид на сад, но в этом чертовом месте, на поводке у Энтони Морте, мне даже дворец не нужен.
– Вернемся к вам, мистер Морте, – нарочито деловым тоном объявляет Миа. – Этот… эм, этот подонок сказал, что ты тоже был жесток с кем-то и не вправе обвинять его в том, что он со мной сделал. Но я не могу понять тебя. Ты такой же, как они? А почему ко мне тогда особое отношение? – окончательно смелеет девочка.
– Я уже все сказал, Амелия. Ты слишком юная и объяснять тебе все и разжёвывать я не собираюсь. Твой дядя такой же «бизнесмен», как и мы, если ты понимаешь, о чем я. Добро пожаловать в мир, о котором ты не знала. Есть определенные цели у нашей семьи и в наши планы входит агрессивное давление в сторону твоей. Если кратко. А больше тебе знать не нужно. Поэтому ты здесь, – не стоит объяснять девушке то, что убить её могут в любой момент. Особенно, если Доминик не поторопится. Думаю, Амелия и так понимает критичность своего положения.
В её глазах мгновенно вспыхивают мириады оттенков беззащитного ужаса. Завораживающее зрелище, которое выглядит как зарождающаяся галактика противоречивых эмоций в её зрачках.
– Что за бред? Мой дядя… он… он… – сомневается в своих слова Миа, кусая губы. – Мой дядя хороший человек. Строгий, жесткий, но справедливый. Какие ещё семьи, какой ещё бизнес? И я не верю, что ты такой же, как этот псих, что меня избивал… – бросает хаотичные фразы окончательно запутавшаяся в происходящем птичка.
– Черт, с меня хватит! – девушка вскакивает с дивана, но я мгновенно пресекаю попытку к бегству. Моя реакция молниеносна и уже через секунду я хватаю Амелию за запястья и прижимаю их к спинке дивана, нависая над трепещущей Миа сверху.
– Я такой. Только не псих, – рычу я, окидывая её леденящим взглядом. Чтобы успокоилась, угомонилась. И бежать не вздумала, пока не решил, что делать дальше и как пояснить Энтони свои публичный проступок в темнице для заложников.
Её дрожь отдается фееричной вибрацией в моих венах, током бежит по телу. Взор падает на её шею и выпирающие ключицы, на рубашку, скрывающую и обтягивающую красивую грудь. Я прекрасно помню, как выглядят её острые соски, и каковы они на вкус. Насколько твердо и остро они ощущаются на языке. Совершенные узелки, покрывающиеся мурашками под воздействиями моих касаний.
Инстинкты включаются мгновенно, когда частично обнаженная красавица тяжело дышит и пытается вырваться, зажатая между моим телом и диваном. Мой позвоночник простреливает необузданным жаром, кровь вновь устремляется в пах, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не прижаться к Мие своей каменной эрекцией, и не сделать пару имитирующих секс движений бедрами в духе похотливого животного.
Хочется приковать, пригвоздить, подмять её под себя.
Основательно так, чтоб больше не рыпалась, не пыталась сбежать. Насадить её на член, оказаться во влажном и узком лоне.
Черт, она же не может быть девственницей? Двадцать лет. Наверняка она не только в музыке со своим соловьем сработалась… черт, все внутри меня ликует, когда я понимаю, что она не скоро увидит своего любимого друга.
И совершенно плевать мне, что парень балансировал на грани жизни и смерти несколько суток назад.
– Зачем тогда остановил порку, а? Объясни, давай. Почему такое особое отношение к заложнице? Чего ты добиваешься от меня? Заботишься, спасаешь. Ты – лицемер, Киан Морте, вот ты кто, если не псих! – безжалостно задевает за живое Амелия, тяжело дыша в мои губы. Они слишком близко, в считанных сантиметрах от моих.
Её кожа розовеет и даже краснеет мгновенно, она заходится от ярости и переполняющих её эмоций. Глаза слегка меняют цвет, словно кто-то свыше добавляет в них темную краску цвета индиго.
– Заткнись, – хватаю её за впалые скулы, распрощавшись с нежностью, заботой и милосердием. Доводит меня, птичка, взывает к внутреннему зверю. Ты непременно познаешь его в себе, девочка, так глубоко внутри, насколько сможешь принять.
– Нет никакого особого отношения, bella. Ты привлекательная женщина и нет тут никакого подтекста. Банальный инстинкт. Который я намерен удовлетворить, – из груди вырывается горловое рычание, на которое девушка отвечает судорожным вдохом.
Усмехаюсь, дерзким и животным движением касаясь носом её носа.
В моём действии нет трепета и бережливости.
Это немая печать.
Невербальное обозначение того, что если я захочу взять от неё все, что пожелаю – выбора у неё не останется.
– Какой ещё инстинкт? Немедленно отпусти меня, – маленькая егоза начинает ерзать и вырываться, на что я фиксирую её тело под собой, плотнее вжимаясь бедрами в неё.
Глаза девушки округляются, когда я упираюсь твердой эрекцией в её интимную область, которую она так старательно пыталась спрятать, пытаясь сжать стройные ножки.
