– У меня такое чувство, что я на первой стадии китайского бинтования ног
[27].
– Хорошо. Мне нравится, что ты такая высокая.
– Да? Это почему же?
Я почувствовал, что краснею, но оставил это без внимания.
– Ну, не знаю. Никому не приходится задирать или опускать голову. Наши глаза на одном уровне.
– И рты тоже. Удобно.
Когда она произнесла это – а на самом деле еще раньше, в тот миг, когда я увидел высоту ее коньков, прежде чем она их надела, – я представил себе, что стою рядом с ней, почти касаясь ее губ. Я и подумать не мог, что меня это так возбудит, но с Джолин ничего нельзя было предугадать. И мне это очень нравилось. Как нравилось и то, что рядом с ней невозможно думать ни о чем и ни о ком другом.
– И не забывай, что у тебя есть девушка.
Ее слова ударили меня под дых. Эрика. Верно. Черт. В последнее время это случалось все чаще и чаще: я забывал об Эрике, когда был с Джолин. И мне совсем не хотелось прослыть ловеласом.
– Готов показать мне все движения на льду?
– Вперед.
Часом позже я почти убедился в том, что Джолин катается на коньках хуже, чем я играю в покер. А я в покере – полный ноль.
– Фильмы меня обманули. Все эти монтажи с фигурным катанием, где новичок оказывается гением после единственной тренировки? Ни фига. Ни в чем. – Джолин стиснула зубы, когда я в миллионный раз помог ей подняться на ноги. – Ой.
После первого полумиллиона падений я уже не испытывал особого сочувствия к ней.
– Оставь эти попытки делать вращения. Просто скользи по прямой.
– Но вращения – это так красиво.
– Только не в твоем исполнении.
Она расхохоталась и взяла мою протянутую руку в перчатке. Она шаталась, даже с моей поддержкой, поэтому я взял ее за другую руку и покатил спиной вперед, лицом к ней.
– Есть такая штука, называется терпение.
– Есть еще одна штука, называется снисходительностью.
Мои губы дернулись в усмешке.
– Я просто хочу сказать, что невозможно добиться безупречности с первого раза. Катание на коньках требует практики.
Она сжала мои руки, и у меня участилось сердцебиение.
– Я просто ненавижу эту начальную стадию, когда мне хочется выглядеть намного лучше, чем я есть. Я хочу сразу перейти к самой веселой части, где могу сама решать, что делать, и мое тело послушно отвечает: «О да, не проблема».
– А в какой жизни вообще бывает такое?
– В кино.
Я закатил глаза, но улыбка на моем лице смягчила эффект.
– Я имел в виду реальную жизнь.
– Кино может быть более реальным, чем жизнь. Фильмы показывают жизнь, какой ее хочет видеть режиссер, или жизнь, которую он должен предъявить миру, или жизнь, которая его пугает. Это настоящая жизнь, даже если она не совсем реальная.
Мы плавно остановились, и моя улыбка замерла вместе с нами.
– Именно так тебе и нужно начать свое эссе.
Вместо ответа она проследила взглядом за маленькой девочкой, с виду только что из подгузников: малышка пронеслась мимо нас с завидным мастерством и уверенностью.
– Джолин. – Мы стояли неподвижно, так что можно было и не держать ее за руки, но я все равно не отпускал ее. Я старался говорить мягко, пока ее взгляд не вернулся ко мне. – Это и есть ответ на вопрос, почему ты хочешь стать кинорежиссером. Напиши об этом.
– Я пыталась, – сказала она, осторожно высвобождая сначала одну руку, потом другую. – Вот почему я хочу быть режиссером, а не сценаристом. К тому же очевидно, что писатели играют далеко не главную роль в создании фильма. Я имею в виду, вспомни хотя бы тот, что мы смотрели в прошлые выходные. Сценарий был ужасен, но из него сделали блокбастер на миллион.
Я проигнорировал ее язвительный комментарий.
– Я тебе помогу.
Она приподняла руки, словно хотела обхватить себя, но тут же резко опустила их.
– Мне не нужна помощь.
На этот раз я позволил своему недовольству образовать морщину хмурости между глаз и чуть отъехал назад. Ее руки тут же потянулись ко мне в поисках опоры.
– Если ты позволяешь другим людям помогать тебе, это еще не значит, что ты слаба или беспомощна. Иногда это просто означает, что тебе хватает ума понять, что не все обязательно делать в одиночку.
Я снова предложил ей руку, только одну, потому что, по правде говоря, ей больше и не требовалось.
Она посмотрела на мою протянутую руку, потом на мое лицо, а в следующий миг вскинула голову и проехала мимо меня.
Мы пробыли на катке еще час, и она продолжала падать, отвергая все мои попытки помочь ей подняться.
Почему она такая упрямая? Что плохого в том, чтобы принять мою помощь? Я и раньше слышал ее рассуждения о кино. Мы вместе посмотрели кучу фильмов, и, хотя во время просмотра не разрешалось разговаривать, – Джолин буквально испепелила меня гневом, когда я впервые допустил эту ошибку на «Кроличьей норе», – потом она разбирала их по косточкам и делилась своими соображениями. Она указывала на какие-то детали истории, которые я упустил, или обращала мое внимание на то, как некоторые сцены подчеркивают эмоции или психологию персонажа. Она замечала мельчайшие детали, за которые я никогда бы не зацепился, и, более того, у нее возникали идеи о том, как бы она сняла те или иные сцены.
Я уже знал, что ее эссе о кино будет таким же страстным и проницательным, как и она сама, и если ей понадобится небольшая помощь, чтобы отшлифовать какие-то фразы, разве это умалит ее вклад в то, что получится?
Я десятки раз тянулся к телефону, чтобы объяснить ей это, но я знал Джолин. Если ее подталкивать, она еще больше заупрямится, что бы я ни сказал.
Вздохнув, я плюхнулся обратно на кровать и уставился на залитый лунным светом потолок.
Спустя час – а может, и три – зажужжал мой телефон.
Джолин:
Привет.
Адам:
Привет.
Джолин:
У меня болит задница.
Адам:
Это пройдет.
Джолин:
Хуже быть не может.
Адам:
И я об этом.
