Мне показалось, что мои глаза распахнулись вдвое шире, чем у нее. Ананасовый перевертыш у меня в животе попытался перевернуться обратно. Мне было плевать на Шелли. Я ненавидела Шелли. Лживая дрянь, она использовала нашу дружбу, чтобы подобраться к моему отцу. Я не понимала, почему вдруг потерялась связь между моим мозгом и моим ртом, но думать об этом не было времени, потому что мама шагнула назад.
– Как ты могла произнести при мне ее имя?
И тут меня накрыло. Она должна была прийти домой со своего неудачного свидания, увидеть, как я украдкой уминаю свой праздничный пирог, покачать головой и улыбнуться. Она должна была скинуть свои шпильки, схватить вилку и воткнуть ее в тарелку рядом с моей. Мы могли бы вместе посмеяться, поболтать, а когда доели бы пирог, она могла бы обнять меня и сказать, что любит меня и сожалеет обо всех тех случаях, когда позволяла мне думать иначе.
Именно так поступила бы мама Адама. На его день рождения она бы, наверное, наполнила их кухню тортами и обняла его по разу за каждый год его жизни. Она бы не просто говорила ему, как сильно его любит, а показывала бы ему свою любовь снова и снова, и он бы не провел ни одной бессонной ночи, гадая, что с ним не так.
Он бы никогда не почувствовал себя никчемным.
Как будто он – причина того, что все вокруг несчастливы.
Как будто его мама несчастна из-за него.
– Потому что не имеет значения, произнесу я имя Шелли или нет. И неважно, съем я праздничный пирог, приготовленный на мой день рождения кем-то другим, кто действительно заботится обо мне. Мне плевать, какого я размера. Почему тебя больше волнует, что я ем, а не что я чувствую? Почему ты не можешь заботиться обо мне, обо мне? – сказала я, тыча себя пальцем в грудь. – Не о том, как использовать меня, чтобы навредить отцу или предстать в лучшем свете перед Томом, или… – я усмехнулась, – …как вы вдвоем можете использовать меня, чтобы шпионить за папой и получать больше денег. Для чего? Принесут ли тебе счастье эти деньги? Ты не была счастлива замужем, когда папины деньги принадлежали и тебе. Ты никогда не была счастлива со мной, и, судя по твоему потекшему макияжу, Том тоже не делает тебя счастливой. Так чего же ты хочешь, мама? Похоже, единственное, что может тебя осчастливить, – это несчастье других!
Высказав это, я почувствовала, что в моей груди теплится глупая искорка надежды: мне хотелось, чтобы мама покачала головой, ахнула и с ужасом осознала, что хотя и причиняла мне боль все эти годы, на самом деле она этого не хотела. Я представляла себе сцену, в которой мама падает на колени передо мной, обнимает меня и умоляет о прощении.
Это могло бы стать эффектной кульминацией, с нарастающей музыкой и слегка дергающейся в руках камерой, фиксирующей происходящее.
Но в моем жизненном кино персонажи никогда не менялись и не взрослели. Моей жизни никогда не стать тем фильмом, какой я хотела бы увидеть.
Она сняла правую сережку, достала свой телефон, набрала номер и поднесла мобильник к уху. Во время разговора она не сводила с меня глаз.
– Да, прошу прощения за поздний звонок, миссис Чо, но дело неотложное. Завтра можете не приходить на работу.
– Мама. – Мой голос пронесся скорее вздохом, чем звуком, когда я схватилась за край стола, и сердце затрепетало.
– В последнее время мое финансовое положение ухудшилось, и я больше не смогу оплачивать ваши услуги.
– Прости. Я посмотрю папины бумаги, все, что ты захочешь. Пожалуйста. Пожалуйста, не надо. – На мгновение мне показалось, что она услышала меня, и не только мой голос, но и мольбу, которая исходила прямо из моего сердца.
– Да, конечно. Спасибо за понимание.
Она нажала отбой и снова надела сережку.
– Думаешь, эта женщина заботится о тебе? Спроси меня, что она сказала, когда я ее уволила. Спроси меня, что ее беспокоило.
Я покачала головой, чувствуя, что меня вот-вот вырвет – последним, что когда-либо приготовила мне миссис Чо.
– Рекомендательное письмо. Не ты. – Она стремительно прошла через кухню и оказалась прямо передо мной. – Она даже не произнесла твоего имени.
Из моих легких вырвался всхлип, и я обхватила себя руками.
– Посмотри на меня.
И, когда я не смогла этого сделать, она приподняла мой подбородок.
– Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо за то, что я преподала тебе самый важный урок: забота о людях, которые ничего не могут дать тебе взамен, – это пустая трата времени.
После чего она прижалась губами к моему лбу и велела мне прибраться на кухне, перед тем как я лягу спать.
Адам
Секундная стрелка настенных часов в моей спальне бежала по кругу – девять, десять, одиннадцать – и как только показала полночь, я нажал кнопку вызова на своем телефоне. Словно устыдившись звонка в столь поздний час, мобильник выскользнул из моей слегка потной руки, пока я ждал, когда она возьмет трубку.
Ждал.
И ждал.
Я уже начал подумывать, не спит ли она, когда ее голос – тихий, но четкий – прервал долгие гудки.
– Адам. Полночь. Ты умираешь или просто плохо воспитан?
– Нет, – ответил я и рассмеялся. – Ты не догадываешься о единственной причине, по которой я звоню тебе ровно в полночь именно в этот день?
– Дай мне немного подумать, – сказала она, но я уже слышал улыбку в ее голосе.
– С днем рождения. Я хотел быть первым, кто скажет тебе это.
– Ну что ж, поздравляю. Эта честь принадлежит тебе.
– Как себя чувствуешь? Старше? Мудрее? Слишком крутой для парня пятнадцати лет и одиннадцати месяцев? – Я слышал, как Джолин ерзает, и почему-то представил себе, как она переворачивается на кровати, которую я никогда не видел, упираясь ногами в мягкое изголовье.
– Не знаю. Мне шестнадцать всего минуту как стукнуло. Хотя я всегда была слишком крутой для тебя, так что на последний вопрос – определенно «да».
– Я бы не согласился со словом «всегда» в этом заявлении, но наступит утро, и я не смогу спорить с водительскими правами, когда все еще буду на велосипеде. Ты ведь поедешь, правда? Гейб берет тебя с собой?
– Да, мы собирались прогулять первый и второй уроки, но в выходные из-за снежной бури крыша школы немного пострадала, так что завтра занятий не будет. Хочешь, я тебе потом позвоню?
– Нет. То есть да, я всегда этого хочу, но мама решила, что мы должны поехать экспромтом в Ланкастер на пару дней, навестить бабушку и дедушку. Мы выезжаем утром, а они – консервативные меннониты, что всего в нескольких шагах от того, чтобы стать амишами. Они не очень-то жалуют технику на своей ферме. Мама хочет, чтобы мы оставили все гаджеты дома. Я знаю, знаю, – опередил я предсказуемое замечание Джолин. – Эта двухчасовая поездка – как путешествие назад во времени.
