Поскольку здесь мы уже все осмотрели, наша группа покидает этот уголок Дикого Запада, и Портер проводит нас по оставшимся помещениям крыла в главный зал, где никого нет, поскольку Пенгборна и его людей мы опередили. Пока мы их ожидаем, он подводит нас к панели в стене рядом с бюро находок и открывает ее. Внутри обнаруживается небольшая ниша, в которой висит черный телефон.
– Я знаю, о чем вы сейчас подумали, – говорит он, – он хоть и выглядит как антиквариат, но музейным экспонатом отнюдь не является – потрясающе, да? Послушайте, давно-давно люди пользовались проводными телефонами. И хотя в этом музее вы действительно можете увидеть несколько раритетных технических достижений, типа камер видеонаблюдения 1990-х годов или принесенных со свалки принтеров на кассе по продаже билетов, музейные телефоны к числу таковых не относятся. – Он берет трубку и показывает на три кнопки. – С его помощью можно совершать исходящие звонки, но только в экстренных случаях, иначе вас уволят. Эту чудесную, хотя и допотопную штуковину разрешается использовать единственно для внутренней связи. Зеленая кнопочка с надписью «ОХРАНА» позволяет связаться со мной в случае нештатной ситуации, с которой вы не в состоянии справиться самостоятельно. Это делается так… – Он нажимает кнопку и на его плече издает писк небольшая рация. – Видите? Это же чудо. О-го-го! – Затем он показывает на красную кнопку: – С помощью вот этой, с надписью «Всеобщее оповещение», можно обратиться ко всему-у-у-у музе-е-е-ею, – говорит он, будто поет йодлем, стоя в каньоне, – сделать это может только тот, кто работает за стойкой информации, чтобы предупредить о скором закрытии музея или начавшемся пожаре. Ее лучше не трогать.
– А для чего предназначена желтая? – спрашиваю я.
Ведь с кем, как не с этим парнем, обсуждать рабочие вопросы, правда? Он обладает нужной информацией. И если я буду вести себя как профессионал, то же самое, вполне возможно, сделает и он.
Портер показывает на меня:
– Хороший вопрос, ирландский ликер «Бейли». Желтая кнопка служит для оповещения не всего музея, а только главного зала. Видите? Здесь так и написано: «Главный зал». В основном ее используют, чтобы огласить объявление очередного болвана, потерявшего детей или жену.
Он нажимает кнопку, и из невидимых динамиков раздается резкий звук.
Портер протягивает мне трубку и говорит:
– Давай скажи что-нибудь, суперзвезда.
Я качаю головой. Так не пойдет. Не нравится мне быть в центре внимания. Жаль, что я спросила его об этой желтой кнопке.
Своим неторопливым голосом он пытается уговорить меня взять трубку, но в его глазах я вижу стопроцентный вызов, будто мы вступили в какое-то состязание и он пытается определить, кто первым сломается.
– Ну же, давай. Не стесняйся, моя гламурная красавица. Опять эти обидные прозвища? В чем дело? Ну хорошо, сейчас ты у меня попляшешь. Теперь это дело принципа. Я скрещиваю руки на груди и говорю:
– Нет.
– Это всего лишь маленькое переговорное устройство, – настаивает он, помахивая у меня перед носом трубкой.
Я отталкиваю его руку. Ну хорошо, пусть даже отбиваю. Не хочу с ним больше иметь ничего общего. Он меня взбесил.
Впрочем, не только он меня – я его тоже. Непринужденность медленно сползает с его физиономии и сейчас он на меня тоже явно злится. Если честно, мне плевать. Он не мой начальник и никогда им не будет. На какой-то момент его челюсть съезжает на одну сторону. Потом он наклоняется ко мне ближе и спокойным, надменным голосом говорит:
– Ты уверена, что обладаешь необходимыми навыками для этой работы? Ведь говорить в микрофон входит в твои профессиональные обязанности.
– Я…
Довести до конца свою мысль мне не удается. Меня душит злоба, я совершенно сбита с толку и опять цепенею, как и в тот раз, когда он спросил меня, откуда я приехала. Одна половинка меня подталкивает повернуться и убежать, но другая так и жаждет заехать Портеру кулаком под дых. Но единственное, что я могу, это стоять перед ним, беззвучно открывая и закрывая рот, будто испускающая дух рыбка.
Портер теряет терпение только через долгих пять секунд. Я вижу, что в какой-то момент он бросает взгляд на ожидающую за нашей спиной толпу, вероятно понимая, что вообще-то ему полагается говорить больше с ними, нежели со мной, и на его лице отражается что-то вроде озадаченности. А может, я это все напридумывала, потому как уже в следующее мгновение оно принимает обычное выражение.
Портер подносит трубку ко рту.
– Проверка, – говорит он, и его голос эхом разлетается по пещере зала, – меня зовут Бейли, я из округа Колумбия, где последним писком стало носить туфли от разных пар.
Некоторые ухмыляются, я опускаю глаза на свои ноги. И к своему ужасу, обнаруживаю, что он прав. На мне действительно туфли одного и того же фасона: одна черная, другая синяя. У меня их три пары разных цветов, а поскольку они маленькие и удобные, я сунула одну из них в багаж. А утром так отчаянно взялась гладить платье, что, не глядя, надела их и вышла из дома. ЧТО ЭТО СО МНОЙ?
В довершение всего до меня доходит, что Портер отнюдь не пялился на мои ноги – все это время он смотрел лишь на туфли.
У меня пылают щеки. Мне хочется растаять, превратиться в лужу и скользнуть под вытертый оранжевый ковер. На охранника я не могу даже смотреть, не говоря уже о том, чтобы выдать остроумный ответ. Мозг переключился на автопилот, разум помутился и не может больше фиксировать ничего, кроме гулко раздающегося в ушах биения моего собственного сердца. Я настолько оцепенела, что почти не чувствую облегчения, когда возвращается Пенгборн и меняется с Портером группами, чтобы мы могли осмотреть другое крыло.
Клянусь, у меня нет ни малейшего желания когда-либо видеться с этим парнем вновь. И если в жизни есть хотя бы капелька справедливости, мне поручат дело, которое позволит оказаться от него в нескольких световых годах. Я буду делать что угодно. Чистить туалеты. Убирать мусор. Даже делать объявления по этому дурацкому телефону. Если это позволит свести до минимума общение с долбаным Портером Росом, я буду выполнять такого рода обязанности с превеликим удовольствием. Потому что в круг его профессиональных обязанностей, похоже, входит насмехаться над Бейли, и если так оно и будет, то мне придется сесть в самолет и улететь домой к маме и Нейту.
Я вспоминаю об Алексе и думаю, как здорово было бы сейчас вернуться домой и обо всем ему рассказать. Он бы наверняка посочувствовал, и мне стало бы лучше. Надо обязательно кому-то поплакаться в жилетку, ведь хуже мне сегодня уже точно не будет.
Когда по окончании экскурсии мистер Кавадини распределяет обязанности, я понимаю, до какой степени заблуждаюсь – еще как будет!
Недоверчиво взираю компьютерную распечатку графика работы. Меня поставили продавать билеты.
СООБЩЕСТВО КИНОМАНОВ «ЛЮМЬЕР»
ЛИЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ>АЛЕКС>НОВЫЕ
