– Может, мне ее за нарушение общественной нравственности задержать?
– А другого тебе ничего в голову не приходит?
– Почему не приходит? Еще как приходит! Так приходит, что мочи моей нет!
– Ну, так действуй, Джанаев…
– А вдруг у нее муж где-нибудь поблизости ошивается? Скандал будет, товарищ капитан.
– Она похожа на новобрачную, Джанаев? Нет? Так не засирай себе мозги посторонними соображениями. Вперед, джигит!
– Есть вперед!
– Джанаев?.. По команде, Джанаев, по моей команде вперед. Джанаев, ты понял, прием?.. М-да, исполнительный парень… Ну что, пошли, Исиков? И спрячь подальше свою ухмылку. Разгогочешься, спугнешь – сокрушу!
Перебравшись через изгородь, милицейские быстро и неслышно двинулись к безмолвствовавшему дому. Входная дверь оказалась заперта. Обойдя дом, убедились, что и с дверью в кухню дела обстоят не лучше.
– Выбить? – шепнул Исиков. Капитан, отрицательно покачав головой, извлек из кармана связку отмычек. Минут через пять хитроумный замок слабо щелкнул, устало матюгнулся и поддался. Подстраховывая друг друга пистолетами в грозно вытянутых руках, вошли в кухню. Никого. Обычная стандартная кухня. Не сказать, чтобы шибко чистая, но и до бардака ей не близко. Непохоже, чтобы здесь сегодня или надысь занимались чем-то предосудительным вроде приготовления наркотического препарата типа «черняшка».
Выскользнули в коридор с тремя дверями, не считая той, из которой выскользнули. Осмотрелись, определились, прислушались. Справа холл, слева гостиная, прямо – лестница, ведущая на второй этаж. Дав знак лейтенанту оставаться на месте, капитан приблизился к ступенькам. Взглянул вверх, взглянул вниз, ухмыльнулся, поманил Исикова рукой, шепнул одними губами: «Он там, в подвале». После чего, оставив лейтенанта на стреме, тщательно осмотрел все комнаты на обоих этажах, дабы никакая собака не могла зайти к ним с тыла.
В подвал вели два куцых пролета. Аргутинов посветил фонариком: с виду обычные деревянные ступени, без ловушек и прочих военных хитростей.
Чем ниже они спускались, тем явственней становился какой-то легкий, убаюкивающий шум, очень напоминающий тот, который издают электрические приборы хорошего качества. Лбы у милиционеров покрылись испариной: неужели лаборатория?! Не может быть! Хотя, почему не может? Очень даже может. Просто не хочется раньше времени кричать «гоп» и скакать от радости; не сглазить бы удачи…
Шум доносился из-за неплотно закрытой двери, выходившей на бетонный пятачок, – преддверие или окончание лестничных маршей, – это уж смотря откуда считать. Милицейским он показался финишной чертой.
5
Что бы там ни говорили, но к лучшему ничего не меняется. Меняется к худшему. Причем самым дискомфортным образом. И за примерами ходить далеко не надо. Взять хоть то же Ясенево. Раньше это было ПГУ, а теперь МГУ… то есть тьфу ты, Господи, конечно же СВР, конечно же она, родимая, – Служба Внешней Разведки… Снаружи вроде бы все по-прежнему, но внутри… А внутри это уже черт знает что! По крайней мере, не то, что было раньше. Раньше было все чинно и благородно: собирались начальники управлений в специально оборудованном зале совещаний, обменивались по обсуждаемой теме необходимой информацией, делились мнениями, словом, трудились на благо родины в человеческих условиях, столь необходимых для достижения всякого блага в аспекте его продуктивности. А что теперь? А теперь – сплошной кошмар! И теперь это началось с тех пор, как на самых верхах решили, что в кристальных структурах разведслужбы завелся «крот». Да не простой слюнявый Иуда, толкающий врагам отечества второстепенную информацию банковского счета ради, а матерый кротище, окопавшийся в самых осведомленных сферах организации, то есть уже как бы не Иуда, а идейный противник, первосвященник Каиафа… Ну, завелся, так завелся. Печально, но терпимо. В первый раз, что ли? Ан нет, новая метла оказалась не просто метлой, а навороченным пылесосом, – продемонстрировала такой нестандартный подход к создавшейся ситуации, что не все сразу поняли, что это всерьез и надолго. Особенно непонятливым немедленно указали на дверь с надписью «Глубокая консервация». С врубившимися в тему провели серьезную разъяснительную работу, в результате которой одни из врубившихся оказались в отставке, другие в смежных структурах, а третьи и вовсе препровождены на кладбище со всеми воинскими почестями, – лафетами, орденами на алых подушечках и троекратным ружейным пиф-пафом на закуску. Вот этим третьим пришлось круче всех: мало того, что ты официальный покойник, что, увидев свою модернизированную внешность в зеркале, впадаешь в легкий столбняк недоумения средней тяжести, но вдобавок ко всему у тебя еще и семья совершенно новая, начиная с жены и кончая внуками; между тем как прежняя, потихоньку скорбя о твоей преждевременной кончине, постепенно привыкает к своему сиротству. Но это только часть легенды, причем не самая обременительная, поскольку и раньше, до своей кончины, покойник в семье бывал урывками, как правило, ночами, общаясь с домочадцами в основном с помощью храпа, увы, не всегда искреннего. Самое тягостное в загробной жизни – это процесс привыкания к новой работе на благо какой-нибудь коммерческой структуре. Пусть структура эта липовая и благо ее призрачное, но все равно – заслуженному чекисту становится как-то не по себе, словно его действительно поперли из родимых органов, выкинули из средостенья исторического процесса на пошлую обывательскую свалку. Даже знание того сверхсекретного факта, что с некоторых пор официальная штаб-квартира СВР является просто громоздкой и дорогостоящей ширмой, а люди действительно руководящие разведкой находятся примерно в том же глубоко законспирированном положении, что и он, не всегда помогает стойко переносить превратности этой беспокойной, но такой необходимой народу профессии. Нет-нет, да и сорвется с уст прожженного профессионала пара-тройка ласковых слов, известно кому адресованных. Этакое мысленное, личным кодом зашифрованное сообщение о персональном разочаровании.
Действительно, статочное ли дело человеку, достигшему вершин карьеры, вместо того, чтобы круглосуточно пропадать в роскошных служебных кабинетах, торчать с десяти до восемнадцати ноль-ноль в каком-то консалтинге непонятно каким консультантом, да еще и самого себя возить на консультацию в собственном автомобиле, тогда как видит Бог, он давно дослужился до членовоза и личной охраны…
Так думал отнюдь не ветреный повеса, а заслуженный разведчик чекистской выделки, ветеран третьего отдела, официальный покойник генерал-лейтенант Ардальон Петрович Миндис, возвращаясь с очередного сверхсекретного бесконтактного совещания глубоко законспирированной руководящей верхушки шпионского ведомства. Причем делал это в самых общих, самых отвлеченных от всякой конкретики выражениях, дабы затаившемуся вездесущему врагу нечем было поживиться даже в том случае, если бы ему удалось проникнуть в подкорку Ардальона Петровича, – возможность, кажущаяся фантастической только непосвященным. Поэтому, каким образом высокие чины службы разведки умудрялись проводить свои сверхсекретные бесконтактные совещания в глухих урочищах северо-западного Подмосковья знать никому из простых смертных не дано. Оно и к лучшему – дольше протянут, меньше будут мучиться. Да и зачем простому смертному все эти сложности нездорового образа жизни, которым по долгу службы страдает всяк сущая на земле разведка? Прямо скажем – незачем. Его дело – жить припеваючи в преуспевающем государстве за счет головной боли тех, кто этому преуспеванию всеми своими силами способствует. А так как Ардальон Петрович был из числа последних, способствующих преуспеванию и припеванию, ему и приходилось соблюдать осторожность даже в мыслях. Хотя припевать он любил не меньше прочих. Что и доказывал, руля по проселочной на джипе второй свежести и напевая свою любимую, профессиональную:
