Рядом с люком на влажных камнях лежал человек в милицейской форме. Из страшной рваной раны на голове еще сочилась кровь. Игорь попытался приложиться тыльной стороной ладони к шее пострадавшего, но длинный ствол пистолета не позволил ему реализовать свое намерение. Постояв в нерешительности, заглянул в люк. То, что он там увидел, бодрости ему не прибавило, хотя любого другого на его месте вывернуло бы наизнанку. Игорь вернулся к единственному, чудом сохранившемуся в относительной целости телу. Опустился на колени, положил пистолет на камни и попытался нащупать за ухом раненого пульсирующую жилку. Безуспешно. Он осторожно перевернул человека на спину. Парень примерно его возраста, неподвижные голубые глаза, мокрые от слез щеки…
Мозг еще раздумывал над внезапно всплывшей в памяти сентенцией («тело убитого принадлежит государству, душа – Богу, ну а ближним в удел – вечная память»), а руки его уже шарили по карманам. Ключ нашелся в пистончике форменных брюк. Зажав его зубами, Игорь попытался согласованными усилиями рук и рта попасть в узенькую скважину наручников. Трудность операции усугублялась вынужденным молчанием исполнителя, то есть полной невозможностью покрыть пусть не самым отборным, но хотя бы каким бы ни будь матом не только изобретателя, производителя и применителя этих приспособлений, но и создателя дурной головы на дурацкой шее, не позволяющим придать идиотскому ключу нужное положение в бестолковом пространстве. Долго ли, коротко ль, но немая божба была услышана: ключ врезался в замок, поскрежетал, повернулся и вот, пожалуйста, браслеты отброшены, рот освобожден от постороннего предмета, а ругательства как не шли, так и не нейдут с языка. Страшная догадка ошеломила Игоря: неужели он бежал сюда именно за этим, повинуясь бесхитростной логической связке: где менты, там и наручники, и ключи от них?
Его слуха коснулась внезапная тишина: боевой фон исчез. Ни выстрелов, ни взрывов, только заходящее солнце над лесистыми склонами, теряющиеся в дымной дали хребты гор и далекий звон комара. Нет, двух комаров. Даже трех… Игорь обернулся и зорким орлиным взором различил в небе три увеличивающиеся в размерах точки. Опять вертушки. Пожалуй, с него достаточно. И он споро припустил на другую сторону ущелья, туда, где отдельные купы деревьев постепенно переходили в лес, где можно было затаиться, переждать и решить, наконец, что же ему делать: куда идти, кого и о чем спрашивать.
Чем глубже он в этот спасительный лес углублялся, тем глубже разочаровывался. Простая прямая пропорциональность, подтверждающая незыблемое правило реальности: чего ожидал, того не получишь; ожидай того, чего не ждешь… Ожидать встретить в этой горной глухомани лес с расчищенными дорожками, ухоженными тропинками, путеводными указателями и заботливо оборудованными лежбищами для пикников, – было сверх человеческих возможностей. Об этом надо знать. Игорь понял, что его информационный голод нуждается в ином, более точном определении. Полное незнание? Абсолютное неведенье? Кромешная тьма? Вот – и тут он в затруднении по причине катастрофической нехватки данных для разумного выбора.
Человеку, не желающему афишировать свое наличие, идти по такому лесу – сущая психологическая пытка. Здесь даже расслабленный странник не способен поднять пыли больше, чем подымет ее любой другой. То ли этот лес периодически пылесосят, то ли тряпочкой протирают… Нет, пора это альтернативное брюзжание прекращать. С данной тебе реальностью следует сообразовываться, а не выражать претензии к отдельным аспектам ее содержания. Хотя благодарить за то, что она вообще есть, это, конечно, уже перебор; пресмыкательство перед неизвестностью.
Впереди по наугад выбранному курсу послышались голоса. Игорь смущенно шмыгнул в аккуратно подстриженные, заботливо подвязанные кусты, внутренне стыдясь своего укрытия. Залег, торопливо провел невооруженной рукой по почве. Блин! – ни шматка грязи, чтобы демаскирующую личность обмазать, слиться сопаткой с матушкой природой. Пришлось прикрыться рукавом.
– Послушай, брат мой, ну сколько раз тебе повторять, – донесся до Игоря чей-то умоляющий о снисхождении голос, – я простой инок, монах, живу в схиме, Богу молюсь, что ты ко мне привязался?
– Раз инок, значит, от кого-то скрываешься. Честные люди так себя не ведут. По лесам шастают не в одиночку, а группами. Причем по делу: кто охотится, кто грибы собирает, – отвечал кто-то уверенным, не ведающим сомнений и жалости тоном.
– Ты что, об отшельниках никогда не слыхал?
– Слыхал, что есть такие типы, отказавшиеся от общения с людьми из страха пригодиться им на что-нибудь. В общем, ничего хорошего…
– Так и знал, что ты атеист и безбожник. Креста на тебе нет!
– Слышь ты, инок-валенок, фильтруй базар! Я тебе не кто-нибудь, я – плейбой, студент Международной Академии Плейбоизма. А в нашу Академию без креста на себе лучше не соваться. Засмеют… Вот, смотри, отшельник-мошенник, вот тебе крест! Двести грамм, девяносто шестая проба, причем, заметь, кованый, а не литой…
Игорь отнял рукав от лица – взглянуть одним глазком на это чудо природы. Неподалеку от него, в пределах членораздельной слышимости стояли двое. Один – в охотничьем прикиде с иголочки: с винчестером в руках и белым пробковым шлемом на голове. Другой в спущенных на бедра штанах, поддерживаемых руками, и в чем-то вроде хламиды на торсе, в которой чувствовалось что-то латиноамериканское. Гигиеническое состояние одежд последнего вполне соответствовало представлениям читательской общественности о схиме, схизме, святости, равно как и об окопной войне, где исполненные милосердия солдаты предоставляют себя живыми на потеху вшам, мертвыми – на пропитание стервятникам… Первый между тем выпростал из-под рубашки действительно впечатляющих размеров бижутерию.
– Ух ты! – сказал отшельник. – Я не об этом…
– А я об этом, – настаивал охотник.
– Я о вере. Если бы ты действительно в Бога верил, ты бы отпустил меня, а не гнал бы в неволю в этот сущий Вавилон.
– Не разводи демагогии, топай, давай, недалеко уже до стоянки нашей осталось. А там мы тебя в джип и в город. Что-то мне подсказывает, что ты не тот за кого себя выдаешь. Вот мы это и выясним. Вдруг что-нибудь и обломится студенту. А то в этом Южноморске денег не напасешься, цены – как в Париже!
– Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль зависти и ржа скупости, но собирайте их на небе, – возгласил вдруг отшельник, сопровождая свой торжественный призыв соответствующим жестом, отчего его штаны, лишенные дружеской поддержки рук, рухнули к его стопам.
– Ага, слыхали, – кивнул охотник. – Там дивиденды выше. Заоблачные, как в пирамиде братьев Мавроди… Не дави на психику Писанием, фраер. Подбирай штаны и топай!
– О род неверный и жестоковыйный! Доколе буду терпеть вас! – изрек инок в сердцах. Затем нагнулся, натянул штаны на чресла и продолжил свой крестный путь под конвоем невозмутимого гонителя.
Игорь (как, наверное, и читатель) уже собирался распрощаться с ними, подумав напоследок о бо́льшей теологической пригодности древних одежд, в которых можно выглядеть бедно и непрезентабельно, но не нелепо, как в современных, когда отшельник вдруг резко остановился, обернулся, разодрал на себе свои хламиду, уселся в пепел (которого не было, по крайней мере, визуально) и сказал:
