– Я бы на твоем месте брат, изменил внешность. На всякий случай, мало ли… Там, – охранник указал на неупомянутое выше зеркало-трельяж, – найдешь все, что для этого нужно…
На изящной, обтянутой телячьей кожей коробке было золотым по темно-синему тиснено: «Походный набор гримера». Игорь растерянно кивнул, не зная, что сказать, чувствуя себя одновременно бессовестным обманщиком и наглым самозванцем
[74].
– Только не оставляй здесь своих лохмотьев, – найдут, крику не оберешься, – предупредил охранник, выходя и плотно закрывая за собою двери.
Вкус у Игоря оказался самый что ни на есть банальный: темно-синие джинсы, голубая рубашка с короткими рукавами, да легкая серая куртка, – прикрыть арсенал.
Расплатившись в кассе для особо важных персон (где миловидная кассирша, узрев наличность, едва не впала в прострацию), он попытался найти своего благодетеля, но тот, словно сквозь мраморный пол провалился
[75]. Ну, ничего, не сегодня, так завтра он его обязательно разыщет, еще не вечер. То есть вечер, но не тот, который имеется в виду, – какой бы вечер в виду не имелся…
Что касается конкретного вечера, донимавшего пространство, то следует отдать ему должное: он казался таким дивным, полным романтики, как если бы слово в слово был списан с лучших страниц какого-нибудь дамского романа, куда он угодил транзитом через Генри Джеймса прямиком из произведений Тургенева. Последний же, как известно, всем лучшим в себе был обязан автору трех «О» цензору Гончарову… Во всем этом безобразии утешало только то, что среди толп отдыхающих, заполонивших набережные и бульвары города, лиц, опечаленных эпигонским характером этой поры суток, почти не наблюдалось. Вечер, по мнению подавляющего большинства, был достаточно прохладен, таинствен, люден и весел, а большего от него и не требовалось. Какие уж тут, право, литературные реминисценции да плагиаторские страсти. Это все из высокой словесности!..
Игорь шел, куда очи несут, тихо радуясь своему приличному виду, своей приобщенности, своей затерянности во фланирующей массе усердно бездельничающих курортников, пока вдруг не обратил внимания на то немаловажное обстоятельство, что он, в отличие от прочих, пребывает в странном до подозрительности одиночестве, тогда как остальные, напротив, приятно обременены, по меньшей мере, спутницами, если не целыми компаниями. Это открытие побудило его сосредоточиться на, философски выражаясь, встречных индивидах противоположного пола, среди которых, нет-нет, но то и дело попадались особы, отличавшиеся сиротливыми, взыскующими ласки взорами. Сосредоточился и – поразился тому энтузиазму, с каким было встречено его благое начинание. Едва ли не каждый встречный взгляд уговаривал его не слишком церемониться, не быть дураком, не упускать момента и вообще вести себя согласно своей мужской необузданной натуре. Игорь был не прочь именно так и поступить, но затруднялся с выбором, поскольку его одинаково неудержимо влекло и к блондинкам, и к брюнеткам, и даже к шатенкам. Единственная масть, которая не вызывала в нем особого энтузиазма, обозначается на коробочках с краской для волос как «красная медь». Девушки, щеголявшие этим оттенком, казались ему вызывающе вульгарными в своем естественном стремлении выделиться в общей массе поклонниц перекиси водорода, сыворотки гуталина и эссенции отвара из баклажановых шкурок.
Игорь все выбирал, девушек становилось все меньше, а спустя пару улиц они и вовсе почти исчезли из виду, уступив место солидным семейные парам. Пройдя еще несколько улиц и не заметив в интересующем его смысле никаких улучшений, он решил вернуться назад, недоумевая, чем эти улицы могли проказницам не потрафить.
За вторым или третьим углом наткнулся на привлекательную брюнетку, облаченную, вернее, разоблаченную до поразительно коротких шорт и черного шелкового лифа.
– Простите, девушка, вы одна? – решил Игорь положить, наконец, предел своему постылому одиночеству.
– Чего? – оскалила зубы брюнетка отнюдь не в приветливой улыбке.
– Я хотел сказать: вы никого не ждете?
Девушка смерила его взглядом и, не меняя малоприветливого выражения лица, подбоченилась:
– Допустим, не жду. Что дальше?
Этого Игорь, конечно, знать не мог. Этого никто не знает. Он замялся, догадываясь, что предложение пройтись по улицам, болтая ни о чем, не вызовет у этой особы восторга. Перед ним стояло обычное дитя ночи, в меру порочное и невменяемое, отказывающееся понимать что бы то ни было, пока у него под носом не помашут соответственного достоинства бумажкой.
– Какие-то проблемы, Наталка? – подскочил к ним из темноты смазливчик с вкрадчивыми повадками стареющей лесбиянки.
– Да вот, – указала брюнетка на Игоря жестом гида, обращающего внимание группы туристов на любопытный экспонат, – пристает, интересуется, кого я жду.
– А ты что, правда, кого-то ждешь? – уточнил смазливчик.
– Опять нанюхался всякой дряни! – фыркнула девица и, круто развернувшись, отошла прочь, двигаясь с грациозным напряжением пантеры, хотя неискушенному наблюдателю вполне могло показаться, что она попросту развязно вихляет бедрами.
– Сколько ты ей предложил? – деловито осведомился смазли-вец у Игоря. Игорь непонимающе улыбнулся. И тут до сутенера дошел весь юмор ситуации. Он разразился визгливым смехом.
– Да ты никак ее просто закадрить хотел?
Как ни обидно было Игорю выслушивать это глумливое веселье, но он сумел сдержаться, безразлично пожать плечами и двинуться в другую сторону, то есть туда, куда шел до того как черт надоумил его вернуться. Смех оборвался.
– Эй, мужик! Ты куда? Постой, я тебя с такой девочкой познакомлю… Недорого… Не понравится – не заплатишь… Эй!..
Игорь, не оборачиваясь, скрылся за углом, пересек мостовую, рассеянно взглянул на афишную тумбу, приглашавшую всех желающих срочно прослушать бесплатную лекцию во Дворце Риторики на животрепещущую тему «Есть ли жизнь на Земле и можно ли то, что на ней есть, называть жизнью?», и углубился в какой-то скупо освещенный общественный парк.
Где-то в отдалении мексиканское трио пело томными голосами о том, как была, есть и будет эта ночь хороша. На редких лавочках обнимались влюбленные. Чей-то мужественный баритон, превозмогая шлепки пощечин, убеждал любимую не скрывать своей природной нежности за наигранным садизмом. От красных огоньков сигарет тянуло сладковатым, до одури знакомым дымком. Сокращая неведомый путь, Игорь свернул с аллеи на газон, двигаясь в направлении мексиканских фальцетов.
