– В том смысле, – как бы продолжил он свое запоздавшее по техническим причинам объяснение, – что сомневаюсь, чтобы информация наших людей могла пролить свет на истинные замыслы этого человека.
– А тут и проливать нечего! Все и так очевидно – получение сверхприбыли…
Как можно судить по смыслу реплики, принадлежала она представителю той части присутствующих джентльменов, которая придерживалась негативной точки зрения в отношении полученных от корпорации предложений.
– Продавая килограмм за три тысячи евро?
– Это временная мера. Необходимый предварительный демпинг. Любой из нас действовал бы на его месте точно также.
– Сомневаюсь. Во-первых, в том, что кто-то из нас, окажись он на его месте, вообще стал бы с этим связываться. Во-вторых, делать то, что он делает, именно таким громоздким, дорогостоящим и рискованным в плане окупаемости затраченных средств способом. А затратил он, судя по масштабам его действий, суммы просто астрономические…
– Добрый Дедушка Мороз
Нам наркотики принес.
Налетайте, наркоманы, Я вас кайфом угощу…
Любитель поэзии на этом осекся, – то ли забыл как там дальше, то ли вспомнил, что половина слушателей не поняла ни слова. А это уже, как выражаются местные туземцы, mauvais ton
[93]. Пришлось бы извиняться, напрягать скудный словарь английских слов для приблизительного подстрочного перевода. Понятней цитата от этого вряд ли бы стала…
– Я отказываюсь верить в то, что этот сверхбогатей действует исходя из альтруистических побуждений. Я почти уверен, что за ним стоят какие-то могущественные структуры с далеко идущими планами. Возможно такими мерзкими, каких нам и не вообразить…
– Вы намекаете на госструктуры определенной спецификации? Но даже если и так, это не должно нас шокировать. Разве кто-либо из присутствующих когда-нибудь сомневался в том, то эти жестокосердные ублюдки не остановятся ни перед чем? Они готовы лишить человечество любой приватной радости, если только сочтут, что это поможет им сохранить под своими геморройными задницами их руководящие кресла.
– Полегче с геморроем, месье. Pourquoi
[94] этот бич интеллектуальных занятий не обходит стороной и достойных людей…
– Не пристало нам, честным торговцам небесными дарами, осквернять себя дерьмом политики. Не отмоемся, господа, – сокрушенно вздохнул самый молодой (по меньшей мере, самый стройный) из возлежащих.
– Нам много чего не пристало, – высокомерно заметил другой участник. – Например, торчать в этом богомерзком заведении вместо конференц-зала приличного отеля, как то и полагается цивилизованным людям.
– Приезжайте ко мне на дачу, Олаф, и вы узнаете, что такое настоящая русская баня. Посмотрим, что вы тогда запоете…
– В любом случае петь я не буду, поскольку не умею.
– Да ну? А кто вчера горланил в немецкой пивной на авеню Донж?
– Это к делу не относится. Это – святое, народное хоровое пение… Кстати, довольно неумно с вашей стороны давать мне понять, что вы установили за мной слежку.
– А то вам мои перемещения до лампочки… Я человек открытый и откровенный, – что есть, то и говорю…
– Господа, господа, давайте не отвлекаться на мелочи, – пресек назревавший конфликт обладатель теплых католических глаз и учтивых манер. – Проблема, стоящая перед нами, нешуточная. От того, как мы ее решим, зависит наше будущее…
– Вот именно, – поддержал его хищноокий. – Мне лично совсем не хочется возвращаться к тому, с чего я начал – к рэкету. Но, если мы не сумеем договориться о совместных решительных действиях, видимо, придется…
– Какие совместные действия вы имеете в виду?
– Полная и беспощадная ликвидация всей корпорации вместе с ее руководящей верхушкой, производственной и научной базой, складами сырья и готовой продукции. Со своей стороны обязуюсь не оставить от Лядова камня на камне в этом поганом Южномор…
– Прошу вас, месье, обойдемся без имен и географических координат…
– У меня имеется важная информация, но она, к сожалению, нуждается в проверке. По моим сведениям, субтропический водевиль, который сотрясает только что упомянутый нашим другом город, не случайное стечение российских обстоятельств, но результат чьей-то воли, доверившей ее планирование и исполнение всем нам печально известному по делу генерала Нарьеги Бюро…
Присутствующие одарили оратора долгими, взыскующими определенности взорами.
– И вы знаете, кто является автором этой воли?
– Есть обоснованные подозрения, но нет доказательств…
– К черту доказательства! Судя по масштабам шухера, это стоило ему огромной кучи денег. Кто?
– Наши заокеанские друзья-соперники.
Воцарилось суровое молчание. Глубокая задумчивость исказила потные физиономии кровопийц.
– Северные или южные?
– По моим сведениям, они это сделали сообща.
Последовал новый приступ безмолвных размышлений.
– Значит ли это, что они, получив от корпорации такие же предложения, ответили на них жестким отказом?
– Значит, – хотел сказать обладатель непроверенной информации, но был прерван… нет, не пулей, не взрывом и не медленно действующим ядом, наконец-то, добравшимся до жизненно важных органов, а группой девиц в кокошниках, в усеченных сверху и укороченных снизу национальных сарафанах, ворвавшихся в предбанник с веселым смехом, гамом, болтовней и букетами зеленых веток, в которых опытный глаз русского банщика с трудом, но мог бы признать экспортную версию березового веника.
– В парилку! В парилку! – заголосили девицы и высоким переговаривающимся сторонам ничего не оставалось, как подчиниться. В целях все той же конспирации, предписывающей ни в коем случае не нарушать обычаев заведения, к услугам которого конспираторов угораздило обратиться.
5
Спустя час, Алихан вновь на своем посту перед устрашающими рядами мониторов, с неизменной чашечкой кофе в руках, недоумением в глазах и заботой на челе. Переводит взоры с одной картинки на другую и пытается вникнуть в их содержание. Картинки содержат следующее. На необъятном обеденном столе чистый Вавилон накануне своего падения. При этом великую блудницу изображает зампрокурорша, кропящая окрестности вином своего блудодеяния – шампанским «Вдова Клико», – для чего ей приходится периодически встряхивать бутылку, зажимая горлышко пальчиком. Особого внимания она не привлекает, быть может, потому что сидит не на звере багряном, а на вазе с фруктами. Один только Угорский, ловко увертываясь от винных струй, пытается втолковать ей что-то важное об этикете, стыде и чувстве собственного достоинства, без конца повторяя одну и ту же фразу – «Опомнись, Лидия»; один и тот же риторический вопрос: «Подумай, в какое положение ты меня ставишь?». Однако Лидия и не думает думать или опоминаться, напротив, продолжая всячески обнаруживать психологическую глубину и непостижимую вздорность своего характера, напрягает подслушивающие устройства визгливым, слегка колоратурным сопрано: «Ах ты, Господи, среди каких умников приходится жить!»
