– А вот и рояль в кустах! – веселится Анна Сергеевна. – Легок ты на помине, Игорек: не успели о тебе подумать, а ты уже тут как тут…
Действительно, стоило киборгу-полицейскому снять с головы шлем, явив озадаченному народу вполне симпатичное лицо, озаренное смущенной улыбкой, как всем стало ясно, что этот славный малый не способен даже мухи обидеть, даже о крысах плохо отозваться. А парень между тем ни на кого, кроме Анны Сергеевны, не смотрит, и говорит срывающимся от волнения голосом:
– Здравствуйте, Анна…
– Привет, привет, Игорек, – улыбается Анна Сергеевна. – Что, расколдовывать меня явился? Игорь! – вдруг встревожено вскрикивает она, – не дай им вооружиться!
Игорь мгновенно принимает боевую стойку и бьет ногой по руке одного из бойцов, нагнувшегося за своим оружием. Пистолет-пулемет со стуком падает обратно на пол, боец обиженно скулит:
– Ты чё, Игорек? Я ж свой! Не слушай ты эту бабу!
Но Игорек предпочитает почему-то не слушать мужиков. Не обращая внимания на робкие протесты, он, ориентируясь по богатырскому прикиду, сковывает всех нехороших мальчиков их же наручниками рука к руке на общий поводок к батарее парового отопления, которого здесь, к сожалению, нет, климатом не предусмотрено. Тогда к чему бы? Он рыщет по сторонам, а дядя Сева и анкл Стэн пытаются тем временем оказать посильную помощь раненым. В ход идут уцелевшие бутылки спиртного из разгромленного в бою бара. К ним присоединяется Анна Сергеевна и вдруг издает горестный вопль по Стасику и Маше, поминая Господа всуе недобрым прочувствованным словом…
Ошибся Станислав Эдуардович в расчетах. Недоучел пробивной способности отечественных пулек калибра 5,45. Прошили они и его насквозь, и до Маши добрались. Вот уж воистину, маленькие да удаленькие. А еще говорят, будто центр тяжести у них смещенный, будто ежели в тело войдут, обязательно гулять начинают, внутренности пересчитывать… Да что уж теперь, не рекламацию же на завод-производитель посылать!
[102]
Игорь приблизился, опустился на колени, спросил шепотом: «Это Маша?» Анна Сергеевна в ответ кивнула, продолжая размазывать элитную косметику по мокрому от слез лицу. Тоже, между прочим, повод для рекламации…
– Кого за это благодарить?
Анна Сергеевна, услышав металлические интонации, приходит в себя, прощально шмыгает носом и уже обычным голосом, правда, лишенным характерных ноток умственного превосходства, кратко и доходчиво излагает – кого.
Игорь встает и направляется к раненым, которых совместными усилиями дяди Севы, Стэнли Эббота, скованных охранников и нескованных, но все еще шатающихся от нокаута чернявых, благоустраивают на сдвинутых стульях, креслах и диванчиках. Перевязочным материалом служат салфетки из бара и бинты из индивидуальных пакетов недурно экипированных налетчиков.
Оба командира, оказавшись волею судьбы положенными рядышком, уже пришли в себя и, тупо уставившись друг на друга, отказываются верить своим гляделкам.
– Абдулла?!
– Альоша?
– Какого хрена ты тут ловишь, Абдулла? Ты ведь должен был…
– Дольжен быль, но… Прэдали нас… Рибят моих прэдали… Сказали: утэчка товара, вэсь линий туркам продалься. Обманули, гады! Товар на сторону продаваль, ствол тоже на сторону продаваль… Ничиво, болше не продаст, гётфэран!
– Ты это о ком?
– Об один пляхой человэк, генераль… Ми его наказали… Типэрь пиришли здесь разбират, что с нашими рибятами…
– И нашего генерала наказали… А ребят твоих, Абдулла, подставили. Как сынков подставили…
– А типэрь кто кого подставил: тибя или нас?
– А теперь никто никого не подставил, теперь просто киздец пришел. Обыкновенный русский киздец, от которого не уберечься…
– Киздец просто так не пириходит, Альоша. Кому-то надо билль, чтоб он пиришоль…
– Ну тогда, – усмехается горько Стоха, – не иначе как Аллаху надо было. Больше вроде некому…
– Висё равно обыдно, – вздохнул на последок Абдулла и отдал Богу душу. Попросту говоря, умер.
– Где ребенок? – нависает Игорь над Стохой.
– А, герой-освободитель, – болезненно усмехается раненый. – Ты еще не раскусил, кто и зачем тебя использует? Или у тебя нет такого задания – раскусить?
– Не обо мне речь. Где ребенок?
– Вопрос не ко мне, – потряси генерала, если он еще жив…
– Какого генерала? – подозрительно переспрашивает Игорь.
– Черномора…
– Какого Черномора? – интересуется он у подошедшей Анны Сергеевны.
– Ряженого, – отвечает красавица и, безрезультатно осмотревшись, велит Пасюку найти генерала живым или мертвым.
– Эх, Анна Сергеевна, Анна Сергеевна, – начинает вдруг причитать Стоха с тоской в голосе, слезой в глазах, – зачем вы были так надменны и скрытны? Почему не ввели меня в курс ваших с Алиханом дел? Ведь я многое знал, об еще большем догадывался и обо всем помалкивал: ни начальству, ни гу-гу, ни подчиненным, ни слова… И Марафета на крючке держал, чтобы значит и он никому… Но вы уж слишком замахнулись, чересчур… Не надо было эту дурь в воду подмешивать…
– Бредит?
– К сожалению, нет. – Анна Сергеевна склоняется над Стохой: – Ошибаешься, Пряхин, дурь в водозаборе не наших рук дело. Я, честно говоря, нашу контору подозревала. Тебя, например…
– Напрасно. Наша с вами контора тут ни при чем. Утечка явно из вашего окружения… А вы вот у этого героя поинтересуйтесь, кто и зачем его сюда прислал? Я пытался это выяснить, но… – Стоха утомленно умолк, прикрыл глаза.
– Может, выпить ему чего-нибудь дать? – предлагает шепотом Игорь.
– Дайте мне «Джека Дэниела», – просит Стоха. – Видит Бог, не хотел я Станислава Эдуардовича так подло прижимать, да меня не спрашивали, приказали…
– Пасюк, – кричит Анна Сергеевна, – как Черномор?
– Требует икону.
– Что, всего одну?
– Ага. Какую-то невыпиваемую чащу… Очень плох, Анна Сергеевна. Того и гляди, копыта отбросит…
– Богородица «Неупиваемая чаша», – догадывается дядя Сева. – Губа, между прочим, не дура. Самое верное средство от алкоголизма и наркомании…
– А есть в чемодане такая?
– Была, если в перестрелке не погибла.
– Дядя Сева, голубчик, найдите и отдайте ему, вдруг скажет, где ребеночек…
– Да ради Бога, ради Бога, – частит дядя Сева, усердно роясь в обломках святынь. И находит искомую, почти пощаженную перекрестным огнем. Делегация в составе Анны Сергеевны, дяди Севы и Пасюка вручает чудотворный шедевр обливающемуся хладным потом Ардальону Петровичу Миндису.
