Почему нет? И не такие имена звучали.
5
Лейтенант муниципальной полиции Сергей Рябько продолжал томиться все в том же положении сидя, без права водружения усталых ног на бесполезный стол, но теперь уже в районном отделении милиции, а именно в дежурке, дожидаясь пока оформят гавриков, взятых за драку на городском пляже. В одной руке он держал крышку термоса с дымящимся кофе, в другой – бублик, которым благодарно давился, не решаясь пренебречь гостеприимством дежурного. Вообще-то Рябько предпочитал под это дело, то есть под кофе, умять парочку Биг Маков, но в чужой монастырь, как говорится, со своим меню не суйся. В смысле – жри, что дают. Вот он и жр… жует, недоумевает: как этим питаться можно? И даже жалеет: бедные менты!..
– А парень этот… Как его?.. Суров? Не пострадал? – спрашивает он, дождавшись очередной паузы в телефонных переговорах дежурного.
– Игорек-то? – весело уточняет дежурный и восхищенно качает головой. – Ни единой царапины, браток, ни единой! Так что все эти разговоры, что будто там, в «Амфитрите» дело нечисто, что подстроено, – в пользу бедных, братишка, в пользу бедных, я тебе говорю. Не знаю, где он служит, может, в банке, может, еще где, но дело свое этот парень знает четко. Профессионал!
– А как же тогда заява от пострадавшей, что будто насильник он, маньяк?
– А никак. Мы его, само собой, поспрашивали, то да се, а он в отказ: кроме, говорит, прелюбодеяния, никакого криминала. Пробовали нажать, – без толку. Молоток! Да и честно говоря, на хрена такому гарному хлопцу к насилию прибегать? Да за ним любая баба бегом побежит, ему даже свистеть не придется…
– Адвоката не требовал?
– Хорошие вопросы задаешь, товарищ коп! В том-то и дело, что нет. Ребята даже сами намекать стали, мол, не угодно ли защитничку звякнуть, обстановочку доложить? А он им на это просто так отвечает: «Зачем он нам нужен? Только мешать будет. Вы, говорит, я вижу, ребята толковые, сами разберетесь. Если, конечно, захотите…» Нет, ты понял? Если, говорит, захотите! – и дежурный, не справившись с чувствами, вновь восхищенно покачал головой.
– Вижу, приглянулся он вам, – заметил Рябько. – Что ж вы его под залог не отпустили?
Дежурный помрачнел, потянулся к телефону, буркнул что-то в трубку, помолчал, вернул трубку на место.
– Угря из прокуратуры знаешь?
– Еще бы! Сегодня про холяву и гамбургский счет соловьем у нас разливался…
– Во-во, он самый. Приперся со следаком, лапу на дело наложить пытался. Не вышло. Тогда совет дал. Толковый. А подсадите-ка вы, говорит, этого героя к тем чернопопеньким, которых он вчера в «Амфитрите» уделал. Мол, заодно и выясним: был сговор, не было сговора. Может, говорит, и национальность попутно определим. А то я краем уха, говорит, слыхал, что «смежники»
[35] этими хлопцами очень заинтересовались. Простая, говорит, логика: коль по-русски ни бум-бум, значит, из дальнего они зарубежья…
– Подсадили?
– А куда денешься? Два раза подряд ему не откажешь. Он наверняка с этим сюда и перся, а следака так, для понта с собой прихватил. Хитрозадый товарищ…
– Ну и?
– Ну и, – грустно передразнил дежурный. – Сидим, ждем-с, аппаратуру казенную гоняем, тараканьи бега пишем.
– А дело кто ведет, Мамчур?
– Так точно, Мамчур. Ежели тебе требуется лично Игорька допросить, то придется проявить уважение к товарищу капитану…
– Это как, с водочкой-селедочкой, что ли?
– Можно и с ней. Но лучше с коньячком. Наполеона он любит – страсть! Но и «Ахтамарчиком» ереванского разлива тоже не побрезгует…
– А если мне только копия с протокола допроса нужна, тогда как?
– Тогда не знаю, не знаю, – улыбнулся дежурный улыбкой лукавой, настораживающей. – Это ж такая мелочь, что можно и полюбовно решить, а можно и месяца два дожидаться пока в рабочем порядке из нашего ведомства в ваше перешлют.
– Узнаю родимые порядки, – не сдержал сарказма Рябько.
– А то у вас, в вашей мумиусыпальной полиции другие, – не поскупился на ответную любезность дежурный.
– В какой полиции? – вздернулся полицейский.
– В муниципальной, а что? – едва не свалился со стула от недоумения милиционер.
– Да так, ничего, послышалось… Аргутинов-то хоть у себя или тоже на обеденном перерыве?
– Аргутинов у нас трудоголик, времени зря не теряет, почитай круглые сутки с наркоманией воюет. И, кстати, очень не любит когда ему мешают…
– А ты все-таки звякни ему. Скажи, что Сергей Рябько спрашивает. По десятиминутному делу…
– Ну, если только дело государственной важности, – пробормотал дежурный, берясь за трубку внутреннего телефона.
– Товарищ капитан? Это дежурный по отделу старший лейтенант Ферапонтов беспокоит. Тут у нас гость из конкурирующей фирмы… Да-да, из полиции… Он самый. А как вы догадались? Ах, в окошко увидели. Тогда ничего, тогда бы и я догадался…
– Второй этаж, кабинет номер двадцать четыре, – сухо сообщил дежурный, кладя трубку на рычаг. И, не сдержав легкой обиды, все же позволил себе проворчать вслед удаляющемуся Рябько, что, мол, мог бы и не темнить, сразу сказать, что ты тот самый мент, с которым Аргутинов вместе в Штатах стажировался…
В тесном кабинете, заставленном крепкой казенной мебелью, находилось четверо: сам Аргутинов, два лейтенанта и какой-то молоденький паренек, очевидно, задержанный либо подследственный. Аргутинов встал, пожал руку, молча указал на стул в торце своего стола, наискосок от задержанного. Вид у капитана был как всегда непроницаемый, чего нельзя было сказать о его помощниках, смотревшихся несколько озадаченными и нервными. Паренек на их фоне казался воплощением легкомыслия и беспечности: эдакий голенастый, кадыкастый, и, по всему видать, языкастый д’Артаньян накануне своего выезда в Париж, к местам будущей боевой славы. На наркомана он не походил, хотя кто их, торчков, разберет…
Аргутинов сел, заглянул в бумаги, пошелестел, нашел искомое, произнес, не поднимая головы:
– Давай, Владимир, продолжим вот с этого места, цитирую:
«Когда общество так называемых нормальных людей справится с наркоманией, пьянством и табакокурением, оно примется за тех, кто неправильно питается, неправильно мыслит, неправильно чувствует». Конец цитаты.
– Господин капитан, – сказал паренек неожиданным басом, – может, вы нас представите сначала? Кстати, это соответствует Женевской Конвенции…
– Володя, не наглей, – строго сдвинул брови на переносице Аргутинов.
– А, понимаю, – усмехнулся Володя, – каждый имеет право хранить свое инкогнито от сглазу…
– Рябько моя фамилия, – скривился Рябько, найдя шутку плоской.
