Глава шестая
1
Утро, как полагается, вовсю благоухало жасмином, яблочным экстрактом и бензиновыми выхлопами, – на выбор. Так что каждый мог упиваться тем ароматом, который был ему по вкусу. Хотя в действительности от этой поры суток разило морем, летом и необыкновенными приключениями.
На Ратушной площади, в мэрии, точнее, в Круглой гостиной пахло хорошим крепким кофе и дорогими сигарами, которыми мэр угощал двух своих консультантов, помогавших навести заключительный глянец классической простоты на витиеватые периоды приветственной речи, каковой глава города намеревался разразиться сегодняшним вечером в честь приезда знаменитого плейбоя – мистера Стэнли Дж. Эббота. Предполагалась шумная всенародная вечеринка на Греческой набережной, к которой, в виде торжественного исключения должна была причалить на личной яхте упомянутая знаменитость.
– Аркадий Иваныч, – настаивал на своем один из консультантов, – человек моложавый, смазливый, образованный, имевший за плечами партийную школу с отличием, ответственный комсомольский пост в одной из международных молодежных организаций и врожденное чувство соразмерности, – а нельзя ли все же обойтись без упоминания об этом месячнике борьбы с холявой? Как-то странно получается: и с холявой боремся и бесплатные народные гуляния устраиваем…
– Вы предлагаете взимать плату? – мгновенно отреагировал другой консультант, – кроме общей сметливости, отличавшийся еще и типично профессорскими замашками, в том числе седой гривой, роговыми очками, небрежно повязанным галстуком и обсыпанным перхотью пиджаком. Профессором он, кстати, и был – вел курс перипатетической парапсихологии в местном Медицинском Колледже.
– Не успеем, – возразил мэр, – счастливый обладатель внушительных статей преуспевающего политика, а именно: благодушной дородности, энергичного подбородка, широкого лба и вдумчивого, вселяющего уверенность в завтрашнем дне взгляда.
– Вот и я о том же, – ничуть не смутился моложавый. – Поэтому и предлагаю исключить всякое упоминание о холяве вообще.
– Полагаете, пресса не обратит внимания? – вздернул мохнатые брови над роговой оправой профессор.
– Обязательно обратит, – пожал плечами моложавый. – Так ведь они все равно найдут какое-нибудь лыко в строку вставить. Вот и бросим им эту кость. А сами тем временем подготовим убедительные контраргументы…
– О’key, Андрюша, меня вы уже убедили, – согласился мэр. – Вычеркиваем все о холяве, пусть подавятся. Но контраргументы прессе на вашей совести.
– Принято, – кивнул Андрюша, занося указание мэра в блокнот.
– Аркадий Иванович, а не убрать ли в таком случае и секс? – решил проявить инициативу профессор.
– Генрих Венцеславович, побойтесь Бога! Речь-то не абы о чем, о плейбоизме. Что же мне прикажете говорить? Не могу же я, как Ленин в том анекдоте, провозгласить революцию свершившейся, щелкнуть подтяжками и объявить: «А теперь – дискотека!»
– А что, это идея! – подхватил почин начальства Андрюша. – Именно так лучше всего и закончить. Только не речь, а все речи. Мол, а теперь – дискотека! Дамы приглашают кавалеров, к кавалерам просьба: не динамить!
– Настенька, вы слышали? – обратился повеселевший мэр к неприметно притулившейся в уголке (хотя какие могут быть уголки в Круглой гостиной?) стенографистке, – молодой бесцветной женщине в черной юбке, белой блузке и красном банте.
– Слышала, Аркадий Иваныч. Записать?
– Ну не запомнить же! – иронично шевельнул бровью мэр.
– Я имел в виду вот это место, – пустился в объяснения уличенный в непонимании момента профессор. Он отложил безнадежно потухшую сигару, пошелестел своим экземпляром речи и звучным скучным голосом искушенного лектора прочитал беспокоящий его отрывок: «Секс – это первооснова жизни, смысл и залог вечного развития, вечного отдаления и вечного возвращения, глубочайшая суть индивидуальности, единственная сущность бытия…»
– Но это же польский классик! – возмутился мэр. – Этот… как его?.. Пши… Кши…
– Пшибышевский, – догадалась Настенька.
Все в великом изумлении обернулись к ней, воззрились на нее, вогнали девушку в краску и молча насладились неведомым им чувством – смущением.
– Он самый, – нашел, наконец, в себе силы мэр продолжить. – Вы что же, Генрих Венцеславович, хотите, чтобы я нес одну отсебятину, без престижных цитат и мудрых сентенций? Может, и Сантаяну убрать прикажете?
– Насколько помню, Сантаяна на сексе не специализировался, – пробормотал профессор. Но мэр, увлеченный дискуссией, не обратил на это внимания.
– Андрюша, что там у нас этот американец о жизни говорит?
– Жизнь – настолько трудное занятие, что было бы бесчеловечно запретить людям превращать ее в зрелище или праздник, – процитировал моложавый и, заметив искру недоумения, блеснувшую в глазах профессора, пояснил: – Творческая неточность. Там у нас дальше о том, что американцы собаку съели на зрелищах, а русские выпили море водки, чтобы ощутить жизнь праздником…
– Но в моем экземпляре этого нет…
– Вчера, в ваше отсутствие, Аркадию Иванычу пришла в голову мысль вставить в речь что-нибудь о сродстве американского и русского народов… Вас что-то не устраивает в цитате?
– Может быть, некоторая размашистость обобщений, – неуверенно улыбнулся профессор. – Но мне все же хотелось бы вернуться к предыдущей цитате о сексе. Меня беспокоит неуместность вызова, содержащегося в ней. Вполне допускаю, что когда-то она звучала свежо и оригинально, но сейчас, когда даже Фрейд в своих посмертных работах пришел к выводу, что отнюдь не все в человеке определяется его либидо…
– Знаю, знаю, знаю, – замахал на профессора руками Аркадий Иванович. – теперь вы о мортидо начнете и всякое такое. Увольте, милейший профессор, не стану я говорить на всенародной вечеринке о стремлении к смерти. Фу, гадость какая!..
– Зачем же обязательно мортидо, можно и о деструдо, – примирительно пробормотал профессор.
– Что в лоб, что по лбу – все равно невесело, – не позволило сбить себя с панталыку начальство.
– Не помню, кто это сказал, но сказал, по-моему, правильно, – решил поддержать мэра Андрюша. – Господу Богу показалось, что трех граций с нас будет маловато, и тогда Создатель решил осчастливить человечество еще тремя, дополнительными: Психоанализом, Телевидением и СПИДом.
– Это сказал Майкл Туров на приеме, устроенном в честь настоятеля древнегреческих музеев господина Стрептоцидиса, – уточнила стенографистка.
– Вот кого нам не хватает! – воскликнул мэр. – Биограф называется! Он же должен все время рядом со мною быть, чтобы не пропустить ничего интересного: мало ли какой фразой я вдруг блесну… А он, как какой-нибудь бомж, все по изоляторам да по распределителям тусуется…
– Но Аркадий Иванович, он же этого Сурова проверяет по вашему же поручению, – позволила себе возразить Настенька. И покраснела от своей смелости гуще, чем прежде – от собственной эрудированности.
