– Назвать его подлецом – все равно что черта ангелом обругать…
– Ух ты! – пораженная Вика молчит и пытается осмыслить услышанное. Итогом умственных усилий становится следующий вопрос:
– Это был Кульчицкий, да, Ань?
Анна Сергеевна реагирует бурным смехом. С виду ни за что не скажешь, что она способна на такое жизнерадостное веселье.
– Ты, Витуленька, просто прелесть, – признается хозяйка, сотрясаясь всем своим божественным телом. Витуленька, видимо, желая укрепить подругу в высказанной мысли, дерзает приблизить губы к ее лону и, жарко дыша, томно просит: «Можно я тебя теперь приласкаю?». И, не дожидаясь разрешения, проводит кончиком языка по внутренней стороне бедра, метя не столько вдоль, сколько вглубь. Веселье с лица Анны Сергеевны как бризом сдувает. Прекрасные глаза заволакивает дымкой, – так морская гладь покрывается тусклой бледностью в разгар летнего дня, стоит только резвой тучке заслонить собою ясно солнышко. Некоторые неромантические натуры называют подобное выражение глаз «взглядом бешеной селедки». Тем, кто не имел удовольствия наблюдать эту рыбу в указанном состоянии, сравнение не кажется ни забавным, ни оправданным. Действительно, у селедок не бывает таких очаровательно синих глаз, и уж тем более они, сходя с ума, не имеют привычки сладострастно раздувать ноздри, – должно быть, по причине их отсутствия. Сомнительно также, чтобы селедка, войдя во вкус ритмичных жалящих прикосновений, покрывалась от хвоста до жабр нежным румянцем, да еще бы при этом протяжно стонала, торопя блаженный миг последних содроганий. И совершенно определенно можно утверждать, что ни одна известная науке селедка не способна прийти в столь бурную ажитацию от неурочного телефонного звонка, в какую пришла Анна Сергеевна, когда ее изготовившаяся к ликованию плоть была самым безжалостным образом брошена партнершей на произвол судьбы.
– Да? – схватила запыхавшаяся Вика свой сотовый телефон. Трубка защекотала ухо квакающими интонациями явно нерусской речи.
– I see, I see, – успокоительно заворковала в ответ девушка, хотя, что она могла видеть, кроме разгневанной любовницы, измятых простыней или слегка колыхающихся гардин, было решительно непонятно.
– Оставайся у себя в номере, я скоро буду, – распорядилась девушка и, отключившись, засобиралась как на пожар, по ходу дела пытаясь оправдаться перед подругой в своем невольном свинстве. – Анечка, ласточка, прости меня, пожалуйста, дуру такую, но мне срочно надо к моему датчанину бежать. Ему, видишь ли, кто-то прямо в номер прислал камбалу по-датски, представляешь? Он, блин, весь в такой панике – аж кипятком ссыт!..
– Что случилось? – лепетала оторопевшая Анна Сергеевна. – Какая еще камбала по-датски?
– Камбала? Да обыкновенная камбала, только по-датски. Ну там с вином, с яйцами, с грибами, в общем, вкусно…
– Тем более, – хлопала глазами хозяйка, – раз вкусно, зачем кипятком писать, это же больно!
– Не во вкусе дело, Анечка, а в том, что по-датски!
– Но ты же сама сказал, что он датчанин. Вот ему и прислали по-датски. По-моему, логично…
– Но он-то думает, что его принимают за эстонца! Раскрыл его кто-то, рассекретил, понимаешь?
Анна Сергеевна все еще не понимала, но, судя по наморщенному лбу, явно пыталась постичь. Девушка тем временем натянула на себя последнюю деталь своего туалета – тесную коротенькую майечку с многообещающей надписью на груди «Дам прикурить!» – и, наскоро чмокнув подружку, устремилась вон:
– Я возьму твою тачку, хорошо? Ты не одевайся, я скоро…
Послышался автоматический щелчок дверного замка, отозвавшийся долгим мысленным эхом. Анна Сергеевна, затаив дыхание, пыталась осознать произошедшее. Осознав, с рычанием набросилась на подушку, еще хранившую аромат волос сбежавшей из-под самого оргазма подруги. Судя по воплям, сопровождавшим избиение постельной принадлежности («Сука! Сука! Как я вас, сучек, ненавижу! Попадитесь мне только!..»), вряд ли она убивалась из-за автомобиля. Или из ревности к датчанину. Хотя кто возьмет на себя смелость что-либо однозначно утверждать, когда речь заходит о величайшей тайне Вселенной – женском сердце?
Долго ли, коротко ль, но буря постепенно улеглась. Анна Сергеевна встала и направилась туда, куда держит путь всякая женщина, пережившая стресс. В ванной комнате стояла душевая кабинка. В кабинке на отводе душа имелась одной хозяйке ведомая кнопочка, которой она и поспешила воспользоваться.
– Жорж, – сказала она по-французски, – кто-то послал Вейдле в номер камбалу по-датски
[54]… Что же вы не ликуете, Жорж, вы опять кругом правы… Да, проговорилась… Я тоже думаю, что неспроста… Вы уже выяснили, за какую команду она выступает? Это помимо команды Вейдле?.. Ах, это еще не окончательные данные… Но хотя бы о Ланселоте вы что-нибудь конкретное узнали? Только то, что он точно не Ланселот? Mais qui?
[55]
Неизвестно, что ответил Жорж, но его ответ согнал последние краски с лица Анны Сергеевны. Рука с душевым отводом опустилась долу, из глаз медленно выплыли две слезинки. Но уже не ярости – тоски. Все словно сговорились, словно сговорились… безусловно сговорились…
З
В это позднее утро в пансионате «Солнышко» пахло обычными запахами этого сезона и, прежде всего, – дисциплиной. Распорядок дня соблюдался так же свято, как последовательность подачи блюд на званных обедах у лорда Боствика. Летучка уже подходила к концу. Все вопросы, касающиеся сегодняшнего дня, были тщательно рассмотрены, обсуждены, провентилированы. Решения приняты. Сотрудники дожидались от старшего только команды приступить к работе. Они ее дождались. Но не несколько позже, чем предполагали, и отнюдь не к той, к которой готовились.
Вестницей несчастья выступила все та же Эвалина Саввична. Правда, в этот раз драматизма в ее интонациях было на порядок больше, чем в прошлый. Ознакомившись с содержанием, любой посвященный выразил бы ей благодарность за отсутствие панических ноток. Если бы, конечно, смог сохранить в себе нейтральную созерцательность, чего не удалось ни одному из присутствующих. Сообщение вкратце было следующим:
– По местному кабельному телевидению показывают нашу систему «Беркут» в прямом эфире в передаче «Сыворотка правды».
Первая реакция на такого рода сообщения всегда защитная. Организм отказывается воспринимать всерьез надвигающуюся катастрофу.
– Эвалинушка, голубушка, какой у кабельного телевидения может быть эфир? Да еще и прямой? Кабелям свойственно извиваться…
– Или увиваться!
– Ха-ха-ха, какая пошлость.
Эвалина Саввична, сдерживая слезы, продолжает стоять на своем. Да – телевидение кабельное, эфир – прямой. Передача «Сыворотка правды».
