Однако примеры Сервантеса (чей «Дон Кихот» якобы переведен с арабского), Уолпола, Макферсона, Гийерага, Макина, Клиффорда и бесконечного числа других авторов показывают: никогда нельзя быть уверенным, что читаешь именно оригинал.
Исмаиль Кадаре в автобиографическом романе «Хроника в камне» рассказывает еще одну историю о невозможности отличить оригинал от перевода. Десятилетним ребенком он получил в подарок от дяди книгу, которая его пленила. История про привидения, замки, убийство, предательство очень увлекла мальчика, тем более что объясняла многое из происходившего в его родном городе-крепости Гирокастра в годы войны и гражданских столкновений. Как называлась книга? «Макбет» Шекспира. Юному Исмаилю живо представлялось, как на соседнем балконе леди Макбет пытается оттереть с рук следы кровавых преступлений, совершенных в ее доме. Он понятия не имел, что исходно пьеса была написана на английском. По-детски завороженный перечитанным много раз текстом, он от руки переписал всю книгу, даже не подозревая, что это перевод. Теперь на вопросы интервьюеров о том, какую книгу он написал первой, Кадаре лишь отчасти шутя отвечает: «Макбет». Кадаре до сих пор не научился говорить по-английски, но считает, что именно «Макбет» дал толчок его литературной карьере. Каким бы ни было качество столь вдохновившего его перевода, помоями там и не пахло. Скорее это был эликсир.
Почему же люди продолжают повторять, что перевод не заменяет оригинала? Возможно, те, кто намеренно избегает читать переводные книги, пытаются с помощью этого тезиса объяснить и обосновать свое решение. Однако отличить перевод от оригинала по одним лишь свойствам текста можно далеко не всегда, поэтому такие пуристы не могут быть уверены, что следуют своим принципам неуклонно. Но если бы каким-то чудом им удалось полностью избежать чтения переводов, их взгляд на мир оказался бы крайне однобоким. Например, носители английского не познакомились бы с Библией, Толстым, «Планетой обезьян». На самом деле этот тезис лишь маскирует отношение к переводу как к чему-то второсортному. Именно это имеют в виду, когда говорят, что перевод не заменяет оригинала.
5. Иллюзии иностранного: парадокс иностранного звучания
Бо́льшую часть прошлого века критики и просто читатели, до небес превознося тот или иной перевод, то и дело прибегали к формулировке «читается, как будто написано по-английски». Эта похвала бессмысленна: те же самые критики и просто читатели часто не могли распознать, что текст, выдаваемый за перевод, на самом деле написан на английском. И тем не менее в современном англоязычном мире принято высоко ценить естественность звучания перевода на «целевом», или «принимающем», языке. Однако есть и другой подход. Если действие детектива происходит в Париже, а его персонажи, прогуливаясь по бульвару Сен-Жермен, наслаждаясь перно и jarret de porc aux lentilles
[6], свободно говорят и думают по-английски — что-то явно не так. Что за радость читать на ночь французский детектив, если в нем нет ничего французского? Разве нам не хочется, чтобы французские детективы звучали по-французски? Стратегия «одомашнивания» перевода, при которой уничтожается французский колорит галльских головорезов, вызывает жесткую критику со стороны литературоведов, которые обвиняют таких переводчиков в «этноцентрическом насилии»
{21}. Они утверждают, что переводческая этика должна удерживать переводчиков от полного искоренения иностранности при переводе с иностранного языка.
Как же лучше всего передать иностранность в принимающем языке? Жан Д’Аламбер, математик и философ, бывший также соавтором «Энциклопедии» Дидро, в 1763 году дал гениальный ответ:
Хороший перевод должен опираться на то, как говорят [по-французски] иностранцы. Оригинал дóлжно передавать на нашем языке не с суеверной осторожностью, с которой мы относимся к родному языку, а с благородной свободою, которая позволяет заимствовать свойства одного языка для украшения другого. Перевод, выполненный в таком ключе, может обладать всеми похвальными качествами — естественным и свободным слогом, сохранением духа оригинала и вместе с тем дополнительным иностранным оттенком, придаваемым страной происхождения
{22}.
Опасность такого подхода заключается в том, что во многих социальных и исторических обстоятельствах иностранное звучание перевода — точно так же как легкий акцент говорящего по-французски (или по-английски, по-немецки и так далее) иностранца — может восприниматься как нескладное, неверное, а то и хуже.
Вообще говоря, наиболее очевидный способ придать тексту иностранный колорит — это оставить какие-то части без перевода. Такой была британская традиция в эпоху романтизма. Например, в ранних переводах романа Шодерло де Лакло «Опасные связи» на английский персонажи, обращаясь друг к другу, пользуются полными французскими титулами: (monsieur le vicomte, madame la presidente
[7]) и вставляют в свою английскую речь ходовые французские выражения вроде: Allez! parbleu! и ma foi!
[8]
{23}. Аналогичным образом в недавних переводах романов Фред Варгас главный персонаж Жан-Батист Адамберг сохраняет свою французскую должность комиссара, руководящего группой бригадиров, но обращается к ним по-английски
{24}. Следуя той же логике выборочной форенизации («обыностранивания») немецкие офицеры в большинстве голливудских фильмов о Второй мировой войне свободно говорят по-английски, но периодически вставляют в свою речь jawohl, Gott im Himmel и heil Hitler
[9].
Этот прием может применяться и гораздо шире как в современных, так и в классических произведениях. Так, в итальянской версии фильма «Поющие под дождем», несмотря на чудеса синхронизации перевода и артикуляции в комических диалогах, заглавная песня звучит на английском. В знаменитой современной китайской постановке «Короля Лира» Корделия произносит шекспировские строки — она высказывает отцу правду на языке оригинала
{25}.
