– Нужно постоянно держать себя под контролем, – заявил Махариши.
Блуждающие умы Иисуса и святых привели к формированию того, что Махариши считал абсурдом, – акцента на вере.
– Вера в лучшем случае, – провозгласил он, – позволяет человеку жить и умереть с надеждой. Церкви водят человека в сторону от истинного пути, потому что это все, что они могут предложить.
И мы вновь вернулись на рынок: церкви предлагают верующим сахарные пилюли, а Махариши – не требующее особого рецепта лекарство с потенциалом осадной гаубицы.
Что предпочтете вы?
Я вышел из отеля, и Иисус стал мне более симпатичен, чем до встречи с Его Святейшеством. Мне захотелось подойти к кресту распятия и сказать:
– Ты знаешь, почему там висишь? Ты совершил ошибку: тебе нужно было заниматься трансцендентальной медитацией, что так же просто, как дышать. Кроме того, ты был бы и гораздо лучшим плотником.
И здесь я столкнулся со знакомым мне деканом из Гарварда. Я знал только одного гарвардского декана, и именно с ним столкнулся. Накануне вечером Махариши битком набил студентами театр Сандерса, а потому я спросил декана, не станет ли трансцендентальная медитация очередным поветрием среди студентов.
– Многие студенты сразу ушли, как вы могли заметить, – ответил он.
– Это совершенно вывело из себя моих жену и дочь, – покачал я головой.
– Студенты, с которыми я говорил о Махариши, считают, что его учение не для них – слишком простое, – продолжил декан. – По-настоящему все это интересно только народу из «Бостонского чаепития».
«Бостонское чаепитие» – «ритм-энд-блюз» клуб в одной из краснокирпичных церквей южного Бостона. Посетители клуба и музыканты – преимущественно белые студенты. Клуб является домом движения «Звуки Босс-тауна», «Ньюсуик» назвал его движением «против хиппи и наркотиков».
– Похоже, – произнес я, – это очень хорошая религия для людей, которые не хотят проблем в трудные времена.
– В Гарварде есть прыгун с шестом, он утверждает, что благодаря Махариши с каждым разом прыгает все выше и выше.
– А болельщики кричат громче и громче.
Моя дочь, которая всегда была приличной художницей, заявила, что теперь она гораздо лучше как художник, и благодарить за это нужно Его Святейшество.
Жена же моя, которая в колледже хорошо писала, решила вновь заняться этим делом. Мне они сказали, что и я сочинял бы гораздо лучше, если бы дважды в день нырял в глубины собственного сознания. К тому же жизнь моя стала бы более радостной.
Единственное, что удерживает меня от занятий медитацией, – это лень. Надо выйти из дома, поехать в Бостон и провести там несколько дней. Кроме того, я сомневаюсь, что у меня хватит отваги (и вряд ли мне удастся победить свое чувство юмора) появиться возле чьей-либо двери с фруктами, цветами, чистым носовым платком и семьюдесятью пятью долларами в качестве подарка.
Потому я говорю своей жене всякие гнусности типа:
– Что это за святой, который говорит об экономике как разъездной секретарь Национальной ассоциации производителей?
– Это люди заставляют его говорить об экономике, – отвечает жена. – Сам он не хочет, это не его сфера деятельности.
– Как Махариши умудрился провалиться в Индии, на родине искусства медитации, но достичь такого успеха у представителей среднего класса Скандинавии, Западной Германии, Англии и Америки?
– На то есть, конечно, множество причин.
– Может, потому что он говорит об экономике как разъездной секретарь Национальной ассоциации производителей?
– Думай что хочешь, – говорит жена, и в ее голосе звучит любовь. Она улыбается.
– Если его религия приносит столько добра, почему он не идет прямо в трущобы, где люди страдают по-настоящему?
– Он хочет распространить свое учение как можно быстрее, а потому начал с влиятельных людей.
– Таких как «Битлз»?
– Да, среди прочих.
– Я знаю, почему влиятельным людям Махариши нравится больше, чем Иисус. Если бы «Битлз» и Миа Фэрроу пошли вслед за Иисусом, тот бы велел им отказаться от своих денег.
И моя жена улыбается.
Стойкость
Время действия: настоящее.
Место действия: северная часть штата Нью-Йорк, большая комната, наполненная пульсирующими, извивающимися, дышащими механизмами, которые исполняют функции различных органов человеческого тела – сердца, легких, печени и так далее. Разноцветные трубки и провода поднимаются от механизмов вверх, переплетаются и исчезают в отверстии на потолке. Сбоку – чрезвычайно сложная консоль управления.
ДОКТОРА ЭЛБЕРТА ЛИТТЛА, милого, привлекательного молодого врача общей практики знакомит с содержимым комнаты и сутью проекта его создатель и руководитель ДОКТОР НОРБЕРТ ФРАНКЕНШТЕЙН.
ФРАНКЕНШТЕЙНУ 65 лет, он – бесчувственный гений от медицины. У консоли, с наушниками на голове, сидит и наблюдает за измерительными приборами и мигающими огнями
ДОКТОР ТОМ СВИФТ, увлеченный работой первый помощник ФРАНКЕНШТЕЙНА.
ЛИТТЛ: О господи! О господи!
ФРАНКЕНШТЕЙН: Да, это почки. А вот там – печень. Здесь же – поджелудочная железа.
ЛИТТЛ: Удивительно! Доктор Франкенштейн! После того что увидел, я начинаю сомневаться, действительно ли я занимался медициной. И был ли я в медицинской школе – тоже вопрос. (Показывает на один из механизмов.) А это ее сердце?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Сердце от «Вестингауза». Если вам нужно сердце, они делают их чертовски хорошо. А вот к их почкам я и на пушечный выстрел не подойду.
ЛИТТЛ: Это сердце, наверное, стоит столько, сколько весь город, где я работал.
ФРАНКЕНШТЕЙН: А поджелудочная – весь ваш штат. Это Вермонт?
ЛИТТЛ: Да, Вермонт.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Сколько мы заплатили за поджелудочную железу… Да, на эти деньги запросто можно купить весь Вермонт. Раньше никто не изготавливал поджелудочную, а нам она нужна была в течение десяти дней, а то бы мы потеряли больную. Мы обратились ко всем производителям органов: «Парни! Даешь аккордно-премиальную программу по изготовлению поджелудочной! Нам плевать, сколько это будет стоить, но к следующему вторнику нам нужен продукт».
ЛИТТЛ: И у них все получилось!
ФРАНКЕНШТЕЙН: Больная еще жива. И уверяю вас, это ливер недешевый.
ЛИТТЛ: Но ведь пациент может себе позволить такое, верно?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Да уж, расплачивается не страховкой от «Голубого Креста».
ЛИТТЛ: Сколько операций она вынесла? И за сколько лет?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Первую большую операцию я сделал ей тридцать пять лет назад. А всего с тех пор – семьдесят восемь операций.
