ФРАНКЕНШТЕЙН: Успокойтесь, прошу вас (достает из кармана офтальмоскоп).
СИЛЬВИЯ: Как я могу быть спокойной, когда мне предстоит еще одна операция?
ФРАНКЕНШТЕЙН (в микрофон): Том! Дай ей транквилизаторы.
СВИФТ (в переговорном устройстве): Будет сделано!
СИЛЬВИЯ: С чем я должна расстаться на сей раз? С ушами? Волосами?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Сейчас мы поможем вам успокоиться.
СИЛЬВИЯ: Или с глазами? Мои глаза, Норберт! Настал их черед?
ФРАНКЕНШТЕЙН (ГЛОРИИ): Ну что, крошка? Смотри, что ты наделала! (В микрофон.) Где там твои чертовы транквилизаторы?
СВИФТ: Сейчас начнут действовать.
СИЛЬВИЯ: Ладно. Не имеет значения. (ФРАНКЕНШТЕЙН осматривает ее глаза.) Так все-таки мои глаза?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Ни то, ни другое, ни третье.
СИЛЬВИЯ: Легко досталось, не жаль и потерять.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Вы здоровы, как молодая породистая лошадь.
СИЛЬВИЯ: Я уверена, появился производитель отменных глаз!
ФРАНКЕНШТЕЙН: «Эр-си-эй» делает отличный товар, но мы пока не собираемся что-либо у них покупать. (Отходит, вполне удовлетворенный.) Все отлично. (ГЛОРИИ) Вам повезло.
СИЛЬВИЯ: Я радуюсь, когда моим друзьям везет.
СВИФТ: Усыплять?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Подожди. Мне нужно еще проверить кое-что внизу.
СВИФТ: Понял. Конец связи.
СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА
ЛИТТЛ, ГЛОРИЯ и ФРАНКЕНШТЕЙН минутой позднее входят в комнату с машинами. СВИФТ сидит у консоли управления.
СВИФТ: Сменщик опаздывает.
ФРАНКЕНШТЕЙН: У него дома проблемы. Хочешь хороший совет? Никогда не женись. (Он изучает прибор за прибором.)
ГЛОРИЯ (потрясенная обстановкой в комнате): О господи! О господи!
ЛИТТЛ: Никогда не видели ничего подобного?
ГЛОРИЯ: Нет.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Она была здесь великим специалистом по волосам. Обо всем остальном заботились мы – обо всем, кроме волос. (Показатели одного из приборов озадачивают его.) Что это? (ФРАНКЕНШТЕЙН легонько ударяет по прибору, и тот начинает показывать правильные данные.) Так-то лучше!
ГЛОРИЯ (глухо): Наука…
ФРАНКЕНШТЕЙН: А что, вы думали, находится в этой комнате?
ГЛОРИЯ: Я боялась думать. Теперь я понимаю, почему.
ФРАНКЕНШТЕЙН: У вас есть хоть какое-нибудь научное образование, чтобы оценить хотя бы приблизительно то, что вы здесь видите?
ГЛОРИЯ: В школе я два раза засыпалась на экзамене по естественной истории.
ФРАНКЕНШТЕЙН: А чему вас учили в колледже косметологов?
ГЛОРИЯ: Дурацким вещам для последних дураков. Как красить лицо. Завивать и развивать волосы. Стричь волосы. Красить волосы. Ухаживать за ногтями на руках, а летом – и на ногах.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Я полагаю, вы разболтаете всем о том, что видели здесь, когда выйдете отсюда?
ГЛОРИЯ: Вероятно.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Зарубите себе на носу: у вас нет ни мозгов, ни достаточного образования, чтобы квалифицированно говорить о том, что мы здесь делаем. Понятно?
ГЛОРИЯ: Возможно.
ФРАНКЕНШТЕЙН: И что же вы скажете людям – там, снаружи?
ГЛОРИЯ: Ничего особенно сложного. Просто…
ФРАНКЕНШТЕЙН: Ну?
ГЛОРИЯ: Что у вас есть голова мертвой женщины, подсоединенная к разным машинам и механизмам, и вы целыми днями играете с ней. И что вы не женаты, и все такое прочее.
Сцена замирает, как на неподвижной фотографии. Темнеет. Светлеет. Фигуры начинают двигаться.
ФРАНКЕНШТЕЙН (в ужасе): Как вы можете называть ее мертвой? Она читает «Домашний женский журнал»! Разговаривает! Вяжет! Пишет письма друзьям по всему миру!
ГЛОРИЯ: Она – как какая-то ужасная машинка из парка развлечений, которая будущее предсказывает.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Мне казалось, вы ее любите.
ГЛОРИЯ: Иногда я вижу в ней искру того, кем она была. Эту искру я и люблю. Большинство людей говорят, что любят ее за ее мужество. Но чего стоит ее мужество, если его источник – здесь, в этой комнате? Вы повернете тут несколько выключателей или вентилей, и она с удовольствием полетит на ракете добровольцем на Луну. Но – что бы вы ни делали здесь – искра живет в ней и кричит: «Ради Господа, кто-нибудь, вырвите меня отсюда!»
ФРАНКЕНШТЕЙН (глядя на консоль): Доктор Свифт, этот микрофон включен?
СВИФТ: Да.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Не выключайте. (ГЛОРИИ) Она слышала каждое сказанное вами слово. Что вы по этому поводу думаете?
ГЛОРИЯ: Она сейчас меня слышит?
ФРАНКЕНШТЕЙН: Валяйте дальше, говорите! Вы избавляете меня от множества хлопот. Теперь мне не нужно будет объяснять Сильвии, каким другом вы ей были и почему я дал вам пинка.
ГЛОРИЯ (склонившись над микрофоном): Миссис Лавджой?
СВИФТ (передавая то, что он слышит в наушниках): Она говорит: «Что такое, моя милая?»
ГЛОРИЯ: В вашей сумочке для вязания лежит заряженный револьвер, миссис Лавджой, – на тот случай, если вы больше не хотите жить.
ФРАНКЕНШТЕЙН (не обеспокоенный тем, что он услышал о револьвере, но полный ненависти по отношению к ГЛОРИИ): Вы полная идиотка. Где вы взяли револьвер?
ГЛОРИЯ: Прислали почтой из Чикаго. Было объявление в журнале «Истинная любовь».
ФРАНКЕНШТЕЙН: Они продают оружие чокнутым телкам!
ГЛОРИЯ: Если бы было нужно, я получила бы базуку. Четырнадцать девяносто восемь.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Сейчас я возьму оружие, и оно станет вещественным доказательством номер один на вашем суде. (Уходит.)
ЛИТТЛ (СВИФТУ): Не усыпите ее?
СВИФТ: Пациентка не сможет нанести себе вреда.
ГЛОРИЯ (ЛИТТЛУ): Что это значит?
ЛИТТЛ: Ее руки устроены так, что ей не прицелиться в себя из револьвера.
ГЛОРИЯ (шокированная): Они и об этом подумали!
СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА
Палата СИЛЬВИИ. Входит ФРАНКЕНШТЕЙН. СИЛЬВИЯ в задумчивости держит оружие.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Хорошие тут у вас игрушки.
СИЛЬВИЯ: Не сердитесь на Глорию. Это я ее попросила. Умоляла принести мне револьвер.
ФРАНКЕНШТЕЙН: В прошлом месяце?
СИЛЬВИЯ: Да.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Но сейчас все уже лучше?
СИЛЬВИЯ: Да, кроме той искры.
ФРАНКЕНШТЕЙН: Какой?
СИЛЬВИЯ: Искры, которую любит Глория, – крохотной искры того, кем я была раньше. Какой бы счастливой я ни была, эта искра просит: возьми револьвер и уничтожь то, что осталось.
