Третья фаза.
В течение своего обычного дня в том месте, где я живу (Кейп-Код), я ни разу не встречаю кого-нибудь, кто высказывал бы идеи относительно освоения космического пространства. Только когда происходит какой-нибудь особенно опасный запуск, мы упоминаем его в разговорах на почте. Во все остальные дни наша главная тема – погода. Что бы ты ни говорил на почте, это всего лишь один из способов поприветствовать своих соседей.
«Привет!»
Если космический корабль некоторое время болтался на орбите, а потом успешно приводнился, мои соседи говорят что-нибудь вроде «Слава богу!». Они благодарны Создателю за то, что какие-то коротковолосые спортсмены, слетавшие в космос в своей скороварке, не убились.
Интересно, что все вздыхают облегченно, когда благополучно возвращается домой русский космонавт. Моим соседям показалось бы неправильным, если бы имя какого-нибудь вдруг погибшего русского космонавта было включено в общий подсчет убитых коммунистов во Вьетнаме, попало бы в ободряющие сводки о том, сколько «красных» в день там убивают.
Подсчет трупов.
«Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может, самое лучшее воспитание и есть», – писал Федор Достоевский. Я верю в это и надеюсь, что многие дети землян отнесутся к первому следу человека на поверхности Луны как к вещи святой. Нам нужны святыни. Этот след будет означать, если мы будем последовательны, что земляне совершили невероятно трудное и прекрасное деяние, которое Создатель – повинуясь каким-то собственным мотивам – побудил их совершить.
Первый след.
Правда, в Америке след этот сразу будет опошлен рекламой. Многие озабоченные прибылью компании назовут в честь него себя и свои продукты. Этот след – что понятно даже ребенку – превратится в выигрышную приманку для покупателя.
Приманка для покупателя.
Но следу может и повезти. Он вполне способен превратиться в святыню. «Дорогу осилит идущий», – гласит старая пословица. Может, Создатель действительно хочет, чтобы мы одолели более долгий путь, чем тот, что прошли до сих пор. И он хочет укрепить наши нервы и развить воображение. Excelsior!
Excelsior!
Хотя я и предпочел бы так не думать, и вот по какой весьма простой причине: земляне, которые чувствовали, что Создатель действительно хочет, чтобы они что-то совершили по его воле, ведут себя, как правило, тупо и жестоко.
О чем тут говорить!
Молодой землянин мужского пола из Америки на днях остановился возле моего дома, чтобы поговорить о моей книге, которую прочитал. Он – сын недавно умершего алкоголика-бродяги из Бостона. Этот парень собирался в Израиль, что-то там искать, хотя евреем не был. Сказал же он, что его поколение – первое, которое верит в то, что у него нет будущего. Подобные утверждения я слышал и раньше.
Нет будущего.
– Как вы можете так говорить, – спросил я, – когда американская космическая программа развивается так успешно?
Парень ответил, что и у этой программы нет будущего, поскольку планета, на которой она развивается, подвергается уничтожению. Именно в тот день газеты сообщили, что два старых корабля класса «Либерти» должны были быть затоплены в Атлантическом океане с многотонным грузом нервно-паралитических газов на борту. Озеро Верхнее, единственное чистое из Великих озер, используется как сточная канава для таконитовых отходов заводов, расположенных в Дулуте. Объем двуокиси углерода в атмосфере, сообщил этот парень, с начала индустриальной революции вырос на 15 процентов, а дальнейшее увеличение его количества превратит мир в теплицу, где мы все зажаримся. Противоракетные системы, которые, конечно же, будут построены, в кооперации с вражескими системами, а также интегрируя фантастические возможности радаров, спутников и компьютеров, превратят всю планету в бомбу, способную взорваться от малейшего дуновения ветерка.
Бомба.
– Если вы действительно верите во все эти ужасные вещи относительно нашей планеты, – сказал я, – то как вы можете жить?
– Живу, как и все, день за днем, – ответил он. – Путешествую. Читаю.
Девушки с ним никакой не было. Его Евы.
Его Евы.
Я спросил парня, что он читает, и он достал из рюкзака книгу. Это была «Музыка сфер» Гая Мерчи (издательство «Хогтон Миффлин», 1961). Об этой книге я кое-что знал. Мерчи писал о времени для одной из моих книг:
Иногда мне кажется, что человечество неверно поняло саму проблему смерти и бессмертия. Вопрос в том, не является ли сама смерть человека иллюзией, которая, в свою очередь, есть форма бессмертия? Получив в свое распоряжение лишь ограниченное количество «лет», мы не замечаем, что эти годы охватывают все существующее для нас время, то есть никогда не заканчиваются.
Я попросил своего гостя показать мне пассаж, который в этой книге понравился ему более всего. Вот он:
Получается, что между нами и Грядущим Царством располагается только иллюзия пространства-времени. Конечно, я не могу вытянуть руку и прикоснуться к нему, но могу сделать это в своем воображении – почувствовать его приближение. И я способен увидеть красоту и порядок этого Царства, и главным образом красоту и порядок музыки. И я слышу – в действительности – музыку сфер.
Обращение к Американскому физическому обществу
[2]Мой единственный брат – специалист по физике облаков. Он на девять лет старше меня и в юности представлял для меня источник вдохновения. В те годы брат работал в исследовательской лаборатории компании «Дженерал электрик» в Скенектади. Одно время коллегами Бернарда были Ирвинг Лэнгмюир и Винсент Шэффер, и они вместе разрабатывали методики осаждения дождевых и снежных облаков с помощью сухого льда и йодистого серебра.
В Скенектади мой брат был известен тем, что в его лаборатории царил жуткий беспорядок. К нему регулярно приходил сотрудник службы безопасности, умолял его расчистить очередное гиблое место, устроенное где-нибудь в углу, на что однажды Бернард заявил, показывая на собственную голову:
– Если вы считаете, что в лаборатории у меня беспорядок, то что вы скажете об этом?
Вот за это я его и люблю. Мы любим друг друга, хотя он физик, а я гуманист.
Я польщен тем, что в своей программе вы назвали меня гуманистом. Сам я всегда считал себя параноиком, человеком эмоционально неадекватным, который зарабатывает на сомнительную по качеству жизнь своими психическими заболеваниями. Авторы художественной литературы обычно психически не самые здоровые люди.
Многие из вас преподают физику. Я тоже преподавал, но только литературное творчество. И часто недоумевал: что я делаю, зачем я это преподаю, если в нашей долине слез потребность в литераторах ничтожно мала? Полезность искусства – вот проблема, которая всегда ставила меня в тупик (исключением было, правда, искусство интерьера). Единственная внятная теория об этом, какую я мог составить, – это теория искусства как канарейки-в-угольной-шахте. Эта теория утверждает, что люди искусства важны для общества по причине своей чувствительности. Они даже сверхчувствительны, падают лапками кверху – как канарейки в наполненных ядовитым газом шахтах – задолго до того, как более грубые типы людей осознают, что обществу угрожает опасность.
