«ПЛЕЙБОЙ»: Что вам кажется по-настоящему смешным?
ВОННЕГУТ: Ничего особенного, что насмешило бы меня сверх меры, нет. Шутить – мой бизнес. Это малая форма искусства, и у меня к этому природный талант. Сочинение шутки похоже на зарядку мышеловки. Взводишь, заряжаешь, настраиваешь, и – хлоп! Мои книги – мозаики, состоящие из небольших фрагментов, и каждый фрагмент – шутка. Длиной они могут быть в пять строк, а могут – в одиннадцать. Если бы я писал трагические вещи, стиль был бы иным – проза текла бы могучим, размеренным потоком. Но вместо этого я занялся шутками. Одна из причин, по которым я пишу так медленно, желание заставить каждую шутку работать. Иного способа нет – или книга будет потеряна. Но юмор стал такой существенной частью моего стиля жизни, что, о чем бы я ни начал писать, я всегда нахожу в этом смешные стороны. А если нет – прекращаю работать.
«ПЛЕЙБОЙ»: Как вы начали сочинять?
ВОННЕГУТ: В моей школе была ежедневная газета, с 1900 года. У них был курс подготовки типографских работников для тех, кто не собирался идти в колледж, и однажды они подумали: «Боже! У нас же есть линотип! Мы можем издавать собственную газету!» И принялись печатать ее каждый день, назвав «Эхо Шортбриджа». Это была такая старая газета, что в ней успели поработать и мои родители. Вместо того чтобы, подобно многим, писать для одного читателя, то есть для учителя – либо для мисс Грин, либо для мистера Уотсона, – я начал сочинять для большой аудитории. И если я выполнял свою работу плохо, то в течение двадцати четырех часов на меня выливали не один ушат дерьма. Вскоре выяснилось, что я умел писать лучше других. Все мы делаем что-то одно хорошо, и нам невдомек, почему люди не в состоянии делать то же самое. В моем случае это было писательство. В случае с моим братом – математика и физика. Сестра была сильна в рисовании и скульптуре.
«ПЛЕЙБОЙ»: Вы уже тогда интересовались научной фантастикой?
ВОННЕГУТ: Как правило, в ее бульварном варианте. Иногда я читал такую фантастику. Но еще и про секс, и про самолеты, и про убийства. Бульварная литература многообразна. Большинство моих современников, ставших научными фантастами, в детстве от бульварной фантастики сходили с ума – тратили на эти книги все деньги, собирали их, торговали ими, злорадствовали по их поводу, хвалили авторов, которых остальной мир считал поденными рабочими. Я так не поступал. Я стесняюсь научных фантастов. Они всегда хотят говорить о тысячах историй, которые я не читал. Я не считал, что бульварная фантастика была ниже меня. Просто прожигал свою жизнь иначе.
«ПЛЕЙБОЙ»: Как же?
ВОННЕГУТ: Я говорил, например, что убил восемь лет на строительство авиамоделей и, вообще, валял дурака. Но все было сложнее. Я читал научную фантастику, но более консервативного толка. Это были Дж. Г. Уэллс и Роберт Льюис Стивенсон. Последнего легко забыли, а ведь он написал «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда». Читал я и Джорджа Бернарда Шоу, у которого так много всяких обобщающих аналогий! А его «Назад к Мафусаилу» кажется мне научной фантастикой.
«ПЛЕЙБОЙ»: А что вы думаете о научной фантастике как жанровой форме? Обычно критики говорят о ней как о литературе второго сорта, чуть ли не дешевке.
ВОННЕГУТ: Да, ставки гонорара здесь всегда были низкими, если сравнить с другими жанрами. И тон здесь задали бульварные писатели. Есть такой интересный факт. Когда «Ай-би-эм» вышла на рынок с электрической пишущей машинкой, она не знала, будет она востребована или нет. Компания просто не могла представить, чтобы кто-то мог быть настолько разочарован машинкой обычной, механической. Знаете, механическая машинка – замечательное устройство. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь жаловался на усталость рук. Поэтому компания и беспокоилась – найдет ли покупателя их новый товар. Но машинки начали покупать, и именно бульварные писатели, которым нужно было сочинять как можно быстрее, потому что им платили пословно. Правда, скорость появлялась за счет качества: характеров не было, диалоги были неинтересными. То, что они писали, выглядело как первый набросок. И именно это они продавали, поскольку не могли позволить себе затратить больше времени на то, чтобы улучшить ту или иную сцену. Так и продолжается. А если, пожелав стать автором научной фантастики, в дело захочет войти молодой человек, в качестве образца перед ним будет лежать то, что написали эти люди. Качество, как правило, было ужасным, но в каком-то смысле сам процесс давал большую степень свободы, потому что ты мог быстро выбросить на литературный рынок какие-нибудь острые идеи.
«ПЛЕЙБОЙ»: Что привлекло вас к использованию этой жанровой формы?
ВОННЕГУТ: Сразу после окончания Второй мировой войны я работал в «Дженерал электрик», где видел фрезерный станок, на котором делали роторы для реактивных двигателей, газовые турбины. Для фрезеровщика это было непростое занятие – вырезать лопасти с формами почти в стиле Константина Бранкузи. Но для изготовления лопастей у них имелись специальные станки с компьютерным приводом, и меня они просто восхищали. Это же был 1949 год, и сотрудники, работавшие на этих станках, предвидели появление сотен машин, которыми будут управлять маленькие коробочки, куда нужно только вставить перфокарту. «Механическое пианино» и стало моим ответом на перспективу того, что маленькие коробочки скоро начнут управлять всем. И идея эта не лишена смысла. Неплохо, если все решения будут принимать маленькие пощелкивающие коробочки. Правда, это плохо для людей, чье чувство собственного достоинства напрямую связано с работой, какую они выполняют.
«ПЛЕЙБОЙ»: То есть научная фантастика для вас – лучшее средство описать то, что вы думаете по тому или иному поводу?
ВОННЕГУТ: Избежать этого не было никакой возможности, поскольку сама компания «Дженерал электрик» представляет собой научную фантастику. Я бодро и весело позаимствовал у Хаксли сюжет «Дивного нового мира», который, в свою очередь, похитил сюжет у романа «Мы» Евгения Замятина.
«ПЛЕЙБОЙ»: Ваша «Бойня номер пять» описывает главным образом бомбардировку Дрездена, которую во время Второй мировой войны вы лично пережили. Что заставило вас писать об этом событии в жанре научной фантастики?
ВОННЕГУТ: Это происходит на интуитивном уровне. Когда собираешься что-то сделать, у тебя нет какой-то особой, заранее выработанной стратегии. Ты просто занят ежедневной работой. А научно-фантастические эпизоды в «Бойне номер пять» – то же самое, что шуты у Шекспира. Когда Шекспир понимает, что его аудитория уже достаточно нагрузилась серьезными вещами, он начинает слегка поднимать тон, выпуская шута, или глупую хозяйку гостиницы, или кого-нибудь еще – перед тем как вновь стать серьезным. Так и у меня: полеты на другие планеты, научная фантастика несерьезного вида – все это некое подобие шута, предназначенного смягчать серьезность повествования.
«ПЛЕЙБОЙ»: Когда писали «Бойню номер пять», пытались ли вы изображать свой объект чисто реалистически?
ВОННЕГУТ: Я не мог, поскольку книга в значительной степени сложилась в моей голове сама, и мне предстояло только вытащить ее оттуда. Я сделал это, но одно место в ней было пустым – сама бомбардировка Дрездена. Я просто не помнил ее. Тогда я связался со своими военными друзьями, однако они тоже ничего не помнили. И не хотели об этом говорить. Полностью забыли, как и что там все происходило. Вокруг бомбардировки выстраивалась самая разнообразная информация, но, если посмотреть на тогдашнюю картину моей памяти, самый центр был вырван из этой истории. Нечего было даже восстановить – ни в моей голове, ни в голове моих друзей.
