Все умерли. Мама, папа, сестра.
И во всем виновата только она одна.
Сага приложила скальпель острой стороной к левому запястью и сделала надрез. Лезвие почти без сопротивления вошло в кожу и напряженные сухожилия и прорезало связки и мышцы до самой кости.
Когда лезвие прошло через артерию, на зеркало и кафель брызнула струйка крови.
Сага бросила скальпель в мусорную корзину и согнула руку, стараясь держать ее над раковиной.
Красные капельки забрызгали крышку унитаза и бачок.
Сага задохнулась, когда ее настигла жгучая боль от разреза.
Кровь теперь выхлестывала мощными толчками, описывала круг по раковине и уходила в слив.
Давление падало, и сердце, пытаясь устранить непорядок, билось все быстрее.
Чтобы не упасть, Сага оперлась о стену другой рукой.
На зеркале сидела полуоторванная наклейка “Левой молодежи”.
Ноги вот-вот подогнутся.
Сага села на крышку унитаза, держа руку над раковиной. Пальцы стали ледяными.
На полу валялась одинокая синяя бахила. В щель под дверью проникал дневной свет.
Сага задышала чаще, привалилась головой к стене, закрыла глаза и почувствовала облегчение.
Вот куда она шла уже много лет.
Послышался стук, но где-то далеко, в другом мире.
Пульс гудел в ушах.
Саге представился поезд, набирающий скорость: погромыхивают на стыках, кренятся вагоны, это поезд проходит стрелку.
Рука сорвалась с раковины.
Сага открыла глаза; белая кафельная стена перед ней казалась чем-то незнакомым. Сага забыла, где она. Она больше не могла поднять руку. Кровь из запястья лилась прямо на пол.
Сага не слышала, что в дверь уже не стучат, а колотят кулаками.
В разрезе пульсировала острая боль.
Сага, задыхаясь, снова закрыла глаза.
Громадный ангел шествовал по полу бальной залы. Неслышными шагами он шел прямо к Саге. Ангел задел головой люстру, и та качнулась.
Ангел был прекрасен и ужасен.
Тяжелые крылья сложены за спиной.
Стеклянные подвески позвенели и умолкли.
Ангел остановился перед Сагой и посмотрел на нее печальными ласковыми глазами.
Эпилог
Была середина мая; вечер выдался на удивление мягким. Бобер вышел из “Гранд-Отеля”, миновал площадь Рауля Валленберга. Вода залива в вязком свете казалась почти неподвижной.
Бобер дошел до бара “Риш”, протолкался через компанию молодежи. Слишком громкая музыка, глупые разговоры.
На Бобре был мятый льняной костюм, розовая рубашка выбилась из штанов, открывая безволосый живот.
Он присел на высокий стул перед барной стойкой; взгляд был спокойным, но жемчужная сережка тревожно покачивалась.
– Какой вечер, – обратился он к женщине, сидевшей рядом с ним.
– Просто чудесный, – вежливо откликнулась она и продолжила болтать с подружкой.
Бармен обратился к Бобру, и тот заказал пять порций водки “Финляндия”.
Он смотрел на руку женщины, лежавшую у ножки бокала, на ухоженные ногти и простое обручальное кольцо.
Бутылка отбрасывала неверный светящийся эллипс. Бармен выставил на стойку пять стопок и наполнил их спиртным.
– Отлично, – сказал Бобер и осушил первую.
Посмотрел на стопку в руке, повертел ее в пальцах и поставил на стойку.
Сейчас он руководил мастерской по изготовлению ключей и замков в Орсте и сделал заявку на покупку химического завода в Амьене, на севере Франции, а также готовился открыть транспортную фирму в Гётеборге.
Бобер чувствовал, как от спирта по животу распространяется тепло, и вспоминал, как зимой наведался в больницу к Валерии де Кастро. Сначала он планировал дать ей снотворное и утащить в могилу на одном острове в озере Мэларен. Валерию измотали инъекции морфина, и она не узнала его, так что можно было подготовить шприц с анестетиком без насилия. Валерия говорила по телефону, и голос у нее был такой, будто она вот-вот уснет.
Бобер уже приступил было к инъекции, как услышал ее слова: “Юрек Вальтер мертв”.
Насколько он понял, Валерия повторила слова своего собеседника.
Слова прозвучали вполне правдоподобно, но Бобер знал: не все, что звучит правдоподобно, является правдой.
– Ты все-таки остановил его, – сказала Валерия. Какой у нее был усталый голос.
Именно после этих слов у Бобра в голове зазвучало “тик-так”. Всего несколько секунд. Он увидел перед собой огромный циферблат с римскими цифрами, коричневыми и золотыми.
Тик-так, тик-так.
Стрелка с завитушкой рывком переместилась, указала на единицу – и в ту же секунду Бобер увидел свое собственное лицо.
Он подумал, что надо заняться Валерией, лежащей на больничной кровати, но не мог оторвать взгляд от отражения над раковиной.
Часы тикали; прежде чем стрелка переместилась на двойку, Бобер увидел ее лицо.
Он умрет раньше Валерии. Значит, ему пора уходить.
Бобер оставил подпись на зеркале, издевательское приветствие, которого полицейские никогда не поймут.
Все равно это просто игра.
Двое бородачей встали рядом с Бобром, заказали эксклюзивное крепкое пиво из маленькой шведской пивоварни. Тот, что постарше, явно был начальником второго. Мужчины стояли спиной к стойке, обсуждали капиталовложения и пытались выглядеть более опытными и сведущими, чем были на самом деле.
Бобер осушил вторую стопку, упираясь носком в пятку, сбросил коричневые ботинки и поставил их под барную стойку.
– Почему бы вам не остаться в ботинках, – заметил бородач помоложе.
– Прошу прощения. – Бобер посмотрел ему в глаза. – У меня ноги отекают.
– Ну, тогда присутствующие не возражают, – ухмыльнулся бородач.
Бобер кивнул и осторожно поднес к губам третью стопку. Махом выпил обжигающую жидкость и поставил стаканчик.
“Можно выложить полицейским всю головоломку, отдать им последний элемент”, думал он. Можно, но это все равно, что предложить насекомому решить уравнение четвертой степени.
– Классные сережки, – заметил бородач помоложе.
– Спасибо. Я ношу их в память о сестре.
– Да я просто прикалываюсь.
– Я знаю, – серьезно ответил Бобер. – Ничего страшного, все в порядке.
Когда Бобер в тот день покинул больницу, он выбросил удостоверение личности, ключи и робу медсестры на Катринебергсвэген.
Юрек Вальтер спас ему жизнь, и Бобер безропотно сносил тяжкие наказания за ошибки.
