Йона кивнул, и Люми открыла. Йона быстро вошел, запер за собой дверь и поставил сумку на пол.
Они обнялись. Йона поцеловал дочь в голову, вдохнул запах ее волос, крепко прижал к себе.
– Папа, – прошептала Люми, уткнувшись ему в грудь.
Йона с улыбкой посмотрел на нее: светло-русые волосы зачесаны в высокий хвост, похудела, скулы обрисовались четче, серые глаза потемнели.
– Какая ты красавица стала, – сказал он.
– Спасибо. – Люми опустила глаза.
В номере из двух комнат Йона потушил верхний свет, задернул шторы и снова повернулся к дочери.
– Ты уверен? – спросила она.
– Да.
Йона отметил про себя, что Люми предпочла ничего больше не говорить. Кивнув, она ушла в гостиную и села в кресло. Йона принес из прихожей сумку:
– От всего избавилась?
– Я сделала, как мы договорились, – медленно и тяжело ответила Люми.
– Все прошло нормально?
Дочь пожала плечами и опустила взгляд.
– Мне жаль, что ты оказалась втянутой в это дело. – Йона достал из сумки пакет. – Надень вот это… великовато, но мы потом тебе купим новую одежду.
– Ладно, – буркнула Люми и встала.
– Смени все. Белье, заколки…
– Знаю, – перебила она и ушла в ванную, помахивая пакетом.
Йона достал из сумки пистолеты. Один он сунул в наплечную кобуру, под левую руку, а второй приклеил скотчем чуть выше щиколотки.
Когда Люми вернулась, он уже закончил. Свитер был велик, штаны мешком висели на стройных бедрах.
– Где оружие? – спросил Йона.
– Под подушкой.
– Ты проверила ударник, пружины?
– Ты сам проверил еще до того, как отдал его мне. – Люми скрестила руки на груди.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – настаивала она.
– Проверь сама. Это единственный способ убедиться наверняка.
Люми молча подошла к кровати, достала “глок-26”, вытащила магазин, извлекла патрон и разобрала оружие. Разложила детали на покрывале и для начала осмотрела спусковую пружину.
– Я уже начинаю привыкать к необходимости скрываться. – Йона выдавил улыбку. – Знаю, это может показаться перегибом.
Люми не ответила; она снова собрала пистолет, дважды проверила механизм и вставила магазин на место.
Старая одежда Люми валялась в ванне. Йона сунул вещи дочери в мусорный мешок и вернулся в комнату; там он собрал остальную одежду Люми, у дверей прихватил обувь и вышел.
Над холодной улицей высилось стальное серое небо, слои серых туч висели над вокзалом. Торговые ряды уже украшены к Рождеству: гирлянды, сверкающие елки. На тротуарах полно народу, и движение плотное. Йона шел, опустив голову; возле Пляс-де-Корнавен он свернул налево, миновал дешевую забегаловку с гамбургерами и ресторан. У большого подземного перехода, ведущего к вокзалу, он принялся рассовывать вещи Люми по разным мусорным бакам.
На обратном пути Йона зашел в китайский ресторан и сделал заказ. Сидя в полутемном баре, он думал о времени, проведенном с Люми в Наттавааре, о том, как они заново узнавали друг друга. Как рассказывали друг другу обо всем, что пережили за годы разлуки.
Когда Люми впустила его в номер, Йоне показалось, что дочь плакала. Он прошел за ней в гостиную, поставил пакет с едой на журнальный столик и спросил:
– Ты пьешь вино?
– Я живу во Франции, – вполголоса ответила Люми.
Йона вынул из пакета коробочки с едой, принес два бокала, салфетки и палочки.
– Как дела в школе? – спросил он, доставая из мини-бара бутылку красного вина.
– Хорошо… нагрузка сейчас большая.
– Так и должно быть.
– А ты, папа? Как у тебя дела? – Люми открыла коробочки.
Пока они ели, Йона рассказывал, как жил, выйдя из тюрьмы, как работал квартальным полицейским, рассказал о Валерии и ее садовом хозяйстве.
– Вы будете жить вместе?
– Не знаю. Я бы очень хотел, но у нее своя собственная жизнь, так что… посмотрим.
Люми положила палочки и отвернулась.
– Люми?
– Ну просто… ты ничего обо мне не знаешь.
– Я не хотел тебе мешать, у тебя теперь новая жизнь… и я бы хотел стать ее частью, хотя понимаю, что в кругу художников и писателей папой-полицейским не похвастаешь.
– Думаешь, я тебя стыжусь?
– Нет, но… может, я не вполне вписываюсь?
Голос дочери так напоминал голос Суммы. Йона хотел сказать ей об этом, но не стал.
Они в молчании доели, допили вино.
– Выезжаем рано утром, – сказал Йона и стал убирать со стола.
– Куда?
– Не могу сказать.
Люми прошептала: “ясно” и отвернулась.
– Люми, я понимаю, что ты не хочешь прятаться, что в твои планы происходящее не вписывается.
– Я разве жалуюсь? – Люми чуть не плакала.
– Я и так вижу.
Люми вздохнула и быстро провела ладонью по глазам.
– Ты видел Вальтера?
– Нет, но меня преследовал его сообщник…
– Какой еще сообщник? – перебила Люми.
– Юрек наблюдает за тобой. Отслеживает твое расписание, знает все о твоих занятиях, знает, с кем ты общаешься.
– Но зачем ему сообщник?
– Вальтер тщательно спланировал месть, но для осуществления плана ему нужен помощник, верный ему, как покойный брат, – пояснил Йона. – Он знает: как только я пойму, что он жив, я брошусь защищать тебя… Вальтер рассчитывал добраться до тебя раньше, чем я оказался бы в Париже, а его сообщник тем временем дотянулся бы до Валерии в Стокгольме. Чтобы месть свершилась, два преступления должны произойти одновременно. Он мыслит, как один из близнецов.
– Тогда зачем сообщнику ты?
Йона сложил пустые коробочки в бумажный пакет, почувствовал острую боль в глазнице и оперся на стол, чтобы не потерять равновесия.
– Потому что я понял, что Вальтер жив, за секунду до того, как он начал приводить свой план в исполнение. Я позвонил тебе, ты действовала правильно, и тебе удалось сбежать из Парижа… Отправить сообщника по моему следу было вынужденной мерой, попыткой не потерять единственную ниточку, которая привела бы к тебе… Мы действовали быстро, у нас небольшое преимущество, но это все.
– Логично… только вот ничто не указывает, что Вальтер жив, его никто не видел, даже ты… Почему человек, который тебя преследовал, непременно должен быть связан с Юреком?
– Я знаю, что Юрек жив.
