— Что не работаете?!
— Да ничего! — зашевелился на бревнах Щербак, покосился на него, сплюнул в сторону.
Казаки явно бездельничали.
— А службу служить!
Казаки ничего не ответили, опустили глаза под его взглядом, стали почему-то разглядывать бревна, на которых сидели.
— Комляка!.. Не поднять, чижелая!
— Враки! Я один подниму!
— Да ты родишь! Вишь, пузо-то как отрастил!
Федька обиделся. У него живот прилип уже к позвоночнику, он всегда был худощавым. А тут казаки обвиняют его в том, что все вроде бы голодают, а он жирует.
— Давай, вставайте!
— Отстань, порченый! — пробурчал кто-то из них, но робко, с дрожью в голосе.
— Что, что?! Это ты, Ясырка! — зашипел Федька, заметив кашевара среди казаков, и пошел на него.
Но казаки, вскочив с бревен, остановили его, загородили кашевара плотной стеной. Такое сопротивление казаков Федька встретил впервые: значит, стал стареть, если уже не слушается мелкота. И пока он прорывался через их кольцо, да еще здорово саданул по морде Щербака, Ясырка уже бежал от стены, бежал, прихрамывая, к жилому амбару, в котором хранилась всякая рухлядь с государевой казной. Федька побежал было за ним, но отчего-то было тяжело, еле переставлял ноги. Он чувствовал, что начинается цинга, она достала и его, вот так, к концу зимы. И пока он бежал, злость куда-то улетучилась, вышла слабостью в ногах, а, может быть, ушла в землю… Земля здесь странная: мало воюют ламуты. Может быть от холодов, а может быть от земли идет какой-то дух особенный.
И он остановился, проводил взглядом Ясырку и заковылял на ослабевших ногах назад, к стоявшим толпой казакам. Он не видел ничего, кроме темного опаленного весенним солнцем лица Щербака…
Он подошел к Андрюшке, схватил его за грудки, притянул к себе, хотел было ударить, для порядка, чтобы восстановить свою власть, но что-то остановило его. Это было прошлое: вот уже десяток лет как он сам мается здесь, вовлек в эту участь и вот этого простого томского казака. И он отпустил его, шагнул в сторону от казаков.
Постояв здесь еще немного, он буркнул: «Пришлю еще!» — и ушел отсюда. Через некоторое время он послал к ним на подмогу еще казаков.
Полностью стены казаки так и не поставили, но срубили новую аманатскую избу и туда отселили часть аманатов из старой избы.
* * *
С утра Федька маялся в приказной. Все получалось у него как-то бестолково, даже он сам чувствовал это. Дел у него не было никаких, но и уходить из приказной не хотелось.
Пришел Гринька с казаками.
— Батя, у казаков подле изб торчат тунгусы! Поналезли в острог!
— Как это?!
— Стена-то дырявая!
— А ну пошли! — заторопился Федька. Нахлобучив на голову малахай, он первым выскочил во двор.
Казаки, что пришли вместе с Гринькой, двинулись вслед за ними.
У избы, где жили казаки Козицына, собрались уже все служилые острога. Среди них торчали приметные фигурки ламутов. Все что-то кричали, объяснялись между собой без толмача.
Когда Федька подошел к ним, казаки заговорили наперебой, что-то пытаясь рассказать ему…
— Погоди, погоди! — остановил он их. — По очереди! Говори ты! — ткнул он пальцем в Щербака.
И Андрюшка рассказал, что вот эти ламуты пришли и угрожают: побить-де собираются их, служилых. А кто — неведомо, они ли, или кто-то из тех, кто послал их.
— Вон, под острогом стоят! — показал он за стены. — Вон, вон, глянь: приперлись из шендухи!
Там, вдали, с полверсты, на фоне белой заснеженной равнине темнели какие-то люди, явившиеся большим числом из тундры.
— Ладно, — сказал Федька и распорядился, показав на ламутов. — Этих под замок! А ты, Евдоким, — велел он Козицыну, — возьми своих казаков, да сходи вон к тем! — махнул он рукой за стены острога. — Отлови языков!
— Давай, давай, служба! — нахмурился он, видя, что казаки не двигаются с места.
Козицын ушел со своими людьми из острога. А Федька поднялся на башню и стал смотреть, что же там такое, кто же это еще приперся под острог-то…
А там, когда Евдоким с казаками приблизились к той массе, произошло какое-то движение… Затем вся эта масса стала словно растекаться: во все стороны побежали темные фигурки, шустро, как букашки по белой заснеженной равнине. А за ними пустились казаки… Вот они схватили одного, другого… Там и сям завязалась драка, вот кто-то уже упал, затем другой…
И он понял, что там не обошлось без крови… А вот Евдоким и казаки возвращаются назад, волокут за собой нарты, а на них лежит кто-то, не то раненые, не то убитые. Вели они и несколько пленников, повязанных веревками.
— Ох, бог ты мой! — вырвалось у Федьки, когда Евдоким, зайдя в острог, остановился подле него, и он увидел, что на нартах лежит убитый Ясырка, а на других еще один казак, из сотни Евдокима, такой веснушчатый, еще молодой, торчит кадык на горле у него, уже побелевший.
— Не мог без этого! — упрекнул он пятидесятника.
В ответ тот развел руками: мол, говорить-то просто…
Федька, обозленный, почему-то именно из-за вот этого молодого веснушчатого казака, даже не стал допрашивать пленных. Он велел тут же двоих из них повесить на башне, на виду у всех тунгусов, тех, за острогом, опять собравшихся в кучу.
Затем он отобрал из аманатов двоих родичей Зелемея и велел тоже повесить на стене острога, для устрашения тех, что сновали на равнине. Растолковав через толмача одному из аманатов, что тоже будет и с другими аманатами, если те, на равнине, вздумают приступать к острогу, он отпустил его с этой вестью к тунгусам.
А в остроге тем временем начали спешно возводить городовые стены из тех бревен, что с лета завез еще Козицын, стали латать дыры в острожной стене.
— Побьют ведь, побьют…! — ругался Федька на казаков с утра до вечера, подгонял их, чтобы шевелились.
Они поставили полностью стены высотой в две сажени и еще башню, в пять саженей, но глухую, напротив той, что была с воротами на другой стороне острога.
И все это время, пока казаки рубили стены, висели трупы повещенных, маленькие, усохшие. Они болтались на ветру, как тряпки, будто пустыми были опарки, взирали в недоумении на мир остекленевшими глазами, скрипели под ветром на перекладинах, наводя по ночам на казаков тоску… И казаки, не выдержав, пристали к Федьке, чтобы он велел снять их…
Федька собрался было уже уступить казакам: вид этих несчастных был омерзителен и ему тоже. Но тут к острогу пришли родичи Зелемея, а среди них был и Куликан. Озираясь вокруг и поглядывая на трупы над воротами, Куликан вошел в острог через раскрытые специально для него ворота. В приказной избе Федька и Евдоким с десятниками уже ждали его, зная от его посланца, что Куликан пришел с повинной от ламутов, с ним пришел и человек от кукигир. Сам же Моранга не отважился явиться в острог, как и Зелемей, прислал своего брата.
