И кони, напуганные громовыми раскатами, понесли кочевников назад за реку. Со стороны киргизской осады стрельцы пустили в дело самопалы, и острожёк густо окутало дымом.
Остаток дня служилые просидели подле стен, зорко наблюдая за передвижкой неприятеля. Ночью же в острожек вернулся с отрядом Бурнашка. Он удачно проскочил заставы кочевников. Те не подозревали, что еще не все служилые были в сборе.
— Ну, наконец-то! — обрадовался Пущин и обнял Васятку. — Мы уж думали: попадете к ним в руки, придется менять на Кызгу!.. Слава богу, пронесло!
Обескураженный своим походом, Бурнашка потряс в руках перед его лицом тощей связкой соболишек, подчерненных, негодных в государеву казну.
— И за этим тащились сюда?! Не-е, я чего-то не понимаю! На что Хрипунову вот это?
— Это для начала, — сказал Пущин. — Приучить их надо, лаской, как велит государь.
— Какой лаской? Номча их приручил! Ободрал — до нас!
— Государь велит — значит надо! — парировал Пущин. Он еле сдерживался от приступа ярости, от провала со сбором ясака, который пришлось силой выбивать из каждого улуса…
День прошел спокойно. А ночью на той стороне реки, в стане телеутов, замелькали огни. Их было много, сотни, они рассыпались светлячками. И к реке с воинственными криками двинулся огромный поток огоньков, переливаясь как живой. Вот он докатился до берега и пошел через реку, прямо на острожек.
Засветилась огоньками и киргизская сторона. И служилые в острожке забегали, захлопотали.
— А ну тряхните этих… шайтанщиков! — приказал Пущин пушкарям.
Те прицелились было по гудящей осиным роем орде, как вдруг вой разом оборвался, и огоньки замерли посреди реки, словно ордынцы пристыли там ко льду.
Пушкари растерялись, не понимая, что творится на реке и куда вообще-то стрелять…
Баженка подскочил к Пущину, который возился с пушкарями, выглядывая цель.
— Иван, да стреляйте, стреляйте же!
— Куда, зачем?!
Сотник и атаман забегали около пищалей, стали ругаться между собой и с пушкарями.
— Стреляйте же! — заорал атаман на пушкарей. — Пусть там хоть сам дьявол прет! Стреляйте!..
— Куда, куда! — обозлились на него пушкари. — Вдарим в белый свет, как в копеечку! Потом сколько время-то уйдет на зарядку! И глазом не моргнешь, как орда будет тут как тут! Ударится об острог! Помнет ведь, помнет!..
Казаки и стрельцы пялились на реку, протирали глаза, пытались разглядеть, что же происходит там.
К Пущину подскочил Васятка:
— Дядя Ваня, дядя Ваня!
Пущин оттолкнул его, когда он стал дергать его за рукав шубы:
— Отстань!
— Дядя Ваня — они бросили факелы! — вскричал Васятка, видя, что сотник не слышит его.
И Пущина сразу словно кто-то саданул по голове чурбаком…
— Батя, вон они, вон! — завопил Федька, показывая на реку, где на сером фоне неясно шевелились какие-то черные тени: много, очень много, и совсем близко.
— Мать честная! — вырвалось у Важенки, и он кинулся к казакам, закричал на них:
— Стреляй, стреляй! Туда вашу…!
Казаки и стрельцы засновали подле стены, вглядываясь в темноту ночи.
Пущин бросил теперь уже бесполезных пушкарей и заметался между стрельцами, стал показывать на тени, которые стремительно приближались к острожку. Казалось, вот-вот они полезут уже и через стену.
«Цок, цок!» — зацокали стрелы, втыкаясь в бревна острожка, засвистели над головами.
И это сразу же вывело всех из замешательства.
— Ох, ты!.. Подошли, подошли! — взвыл кто-то в темноте, и тут же один за другим загрохотали самопалы. И пошло, пошло, острожёк наполнился гарью и едким запахом селитры.
Острожёк огрызнулся огнем. И кочевники побежали от самых его стен, осыпав их градом стрел.
Утром Пущин и Баженка собрали стрельцов и казаков на сходку. Те сначала говорили, потом скатились на крики, ругань, разбирали, кому-де нужны вот эти трухлявые соболишки, если тут потеряешь жизнь. Пользы: ни государю, ни воеводе, ни себе. Не уйдут киргизы просто так, караулят, чтобы показались за стенами. Против конных-то. Да их же десяток на одного нашего.
— Товарищи, посидим, посмотрим, как поведет себя степняк. Помыслим, что делать, — предложил Пущин. — Время есть, запасы тоже…
— Сотник, а как насчет того! — выразительно пощелкал Федька Дека пальцем по горлу. — Помрем ведь, сидя, от тоски!
— Ты от иного помрешь, — сказал Пущин и, заметив, как, выжидая, уставились на него служилые, добродушно осклабился:
— Из осады выйдем — водка за мной!.. Так что терпи — служба!
— Сургутский, а ты молодец! Ха-ха-ха! — захохотали казаки. — Здорово воеводишь!.. Это тебя Баженка, стало быть, подсмолил тут без нас!
— Вас бы, замокревших, самое дело подсмолить! — шутливо бросил Баженка казакам и погрозил им кулаком:
— Только сейчас, на сторожах, не спать! И смутки меж себя не чинить!
Потерпев поражение на ночном приступе, степняки одумались и уже не бросались оголтело на острожёк. Взять его оказалось не так-то просто, несмотря на малочисленность защитников. Обживаясь, они поставили шалаши. И потянулись долгие дни неясного ожидания. Так прошла неделя, за ней еще одна. В острожке стали привыкать к постоянному шевелению в становищах кочевников и тоже зажили своими заботами.
Долго сидели в осаде служилые, очень долго. На десятой неделе, в конце марта, на Благовещение, погода выдалась с утра солнечной. Блестел, отражался, слепил глаза и громко хрустел под ногами крепкий зернистый наст. Он был такой, что в иных местах его не пробить было и палкой.
Из острожка выкатились на лыжах стрельцы и ходко побежали к становищу киргизов, дымившему кострами. За ними вышла полусотня казаков, затем еще одна и еще, и развернутыми цепочками они побежали все туда же, на степняков.
Киргизы увидели их, бросились к лошадям, засновали по становищу, стали собираться сотнями вокруг ясаулов.
Стрельцы подкатили к ним на выстрел и ударили по ним из самопалов. Киргизы сунулись было навстречу им, но были сбиты с лошадей выстрелами подошедших казаков. Затем грохнул еще залп и еще. И в становище все смешалось. Нахлестывая лошадей, степняки бросились бежать. Их лошадки заскакали по насту, проваливались, обдирали в кровь лодыжки. Под ржание коней, крики, визг и суету, лучники Номчи стали валиться в снег вместе с лошадями, бросали их и бежали врассыпную подальше от тесноты, устроенной стрельцами и казаками. А вслед им ударили еще залпы и еще, да по тем, кто еще стоял и сопротивлялся.
Русские ворвались в становище. Поджигая на ходу шалаши, они прошли по нему, повязали тех, кто еще не успел убежать, и двинулись по широкому вспаханному сотнями копыт снежному полю. Отряд Пущина прошел немного по следу беглецов, резко свернул в сторону, вышел на берег реки, спустился на лед и направился вниз по Томи: домой, скорее домой, к родному городу.
