Федька открыл рот и уставился на отца. Только теперь он понял все, что-то шамкнул и быстро захлопнул рот, чтобы не выдать себя.
А Дарья сидела и слушала мужиков, терпеливо ожидала, когда они выговорятся. У нее для Федьки тоже было нерадостное известие.
— Матренка померла, — тихо промолвила она, когда за столом, наконец-то, наступила тишина.
— Как так?! — встрепенулся Федька; это известие легонько кольнуло его в сердце; все-таки Матренка была не совсем безразлична ему и от двух лет жизни с ней просто так не отмахнешься… И вот, оказывается, ее теперь нет. Только что была, молодая, сильная, здоровая баба… И он крепко прижал к себе Гриньку, которого два года нянчила Матренка, и тот привязался к ней.
— Чокнутый угробил ее! — отрывисто бросил Иван и рассказал, как все было.
Он тоже недолюбливал бывшую приводную жену сына, но ничего не говорил ему, не то что Дарья. Да и вообще не одобрял он ту жизнь, какую вел Федька. И все из-за баб. Хотя их тут было не много, но Федькины похождения были известны всем. И его за это казаки уже побили как-то, здорово. Но он, шальной, с ним ли справиться, этим ли унимать, все за то же…
— Ну и что воевода?! — дернул Федька большим кадыком, сглотнув мокрый комок, когда отец рассказал, что увидели люди в баньке.
— Велел бить Карпушку кнутом! — проворчал Гришка. — В Тобольск его увезли, к монахам…
Дарья подсела к Федьке на лавку и, виновато, не поднимая глаз, налила ему и себе бражки.
Иван покачал головой: «Ну-у, мать!» — налил бражки себе и Гришке.
Они выпили за упокой души рабы божий Матренки…
Пожевав пирог с брусникой, Федька успокоился, рассказал, что только что встретил Тухачевского, и тот все же собирается в «мугальскую» землю.
— Яков-то дойдет! И я пошел бы тоже, в его-то годы! — загорелись глаза у Ивана. — Ванька Петлин дошел до Китайского царства! А Яков-то дальше уйдет! Такой мужик! Грамотен, зело грамотен! Вон, Ермошку заткнет за пояс! А ведь тот-то дьяк!
Лицо у Федьки перекосила гримаса зависти.
«Ишь как задело-то! — подумал Иван. — Это хорошо. Надо его иногда и холодной водицей окатить, чтобы остыл, не горячился сам, не палил других»…
— Вот ты опя-атъ! — протянул Федька, когда отец снова начал говорить все о том же: что бы он делал в молодые годы, куда бы пошел, да на что бы решился. — Да никуда бы ты не пошел! Пошел бы туда — куда послал бы воевода!
Глава 13. Посольство к Алтын-хану
По статейному списку Карякина, поданному им 11 ноября 1632 года в Сибирском приказе, и шертованию Сулумкичи, в Москве приняли решение. И 10 апреля 1633 года вышел указ государя об отправлении к Алтын-хану послом Якова Тухачевского и с ним подьячего Дружинки Огаркова. Указ и соответствующая ему грамота, о приведения к шерти Алтын-хана, были отправлены из Москвы в Томск. Но туда они пришли только в конце октября. С шертной грамотой пришло и государево жалование хану, которого великий князь Михаил Федорович милостиво принимал под свою высокую руку.
И князь Никита, вызвав к себе Тухачевского и Огаркова, объявил им государеву волю.
— Опальный будет ведать мной? — пренебрежительно глянул Дружинка на Тухачевского, на этого, ладно скроенного боярского сына, и ухмыльнулся.
У него, у Дружинки, было костлявое лицо и выпуклый обтянутый сухой кожей лоб. И когда он улыбался, то словно кому-то одалживал что-то. Ухмыльнулся — отдай полушку…
— Никита Иванович, то негоже! — запротестовал он, и реденькая бороденка у него затряслась, казалось, тоже недовольная этим. Он ощерился, обнажив мелкие некрасивые зубы, и ехидно хихикнул прямо в лицо Якову: «Хи-хи! Ты грамоте-то обучен?»
Яков вздернул голову, прищурился, посмотрел на него, но смолчал.
«Вот хорек!» — мелькнуло у него; так он окрестил уже подьячего.
— Пойдешь по государеву указу! — хмуро сказал князь Никита. — Для того и прислан с Тобольску!.. А компанию подбирать тебе никто не будет! Ишь ты каков!
У князя Никиты Егупова-Черкасского, мужика крутого и своевольного, этот подьячий уже сидел в печенках. Тот достал его сразу же. Еще князь Никита только-только ступил на песчаный берег у Томска, своего удельного воеводства, как к нему тут же прилип этот подьячий, стал тыкать ему в лицо прошлыми государевыми грамотами: против них-де князь Иван Татев все делал, не по государевым указам…
— Я тут государь! — отрезал тогда князь Никита. — Над тобой государь! И тебе бы молчать!
Но подьячий, ох подьячий…
И князь Никита не выдержал как-то, схватил его за бороденку и дернул: чуть не выдрал клок, отпихнул его от себя, брезгливо вытер о кафтан руки и велел казакам отвести его в тюрьму.
— Будешь еще лезть куда не следует, отпишу в Сибирский приказ, что ты покрал у князя Ивана из казны деньги! — пригрозил он ему. — До конца своих дней тут подьячитъ будешь!
Дружинка присмирел, больше не донимал его, но стал наскакивать на боярских детей, спускал свою желчь на них.
— Какое тебе дело — опальный я или нет! Вот дам по роже — вмиг станешь сам опальным! — равнодушно проговорил Яков, не принимая всерьез этого «хорька». — Батогами тебя не били? А надо бы, чтобы мятым стал!
— Ладно, иди отсюда! — велел князь Никита подьячему. — А ты задержись, — попросил он Якова.
Огарков ушел.
Князь же Никита стал, наедине, подробно объяснять Якову все, что касалось посольства.
— Как сказано государевым указом, с тобой пойдут шесть человек томских казаков и толмач. И велено дать вам жалованье. Тебе, Яков, оклад сполна и подмоги против окладу! А казакам и толмачу вперед на следующий год оклады их сполна да подмоги против их окладов вдвое… А как будешь там, у Алтына, то нужно сделать то, что не сделал Карякин: проведать про Чагир-хана! И чтобы Алтын дал своих людей, провожатыми. И все, все расспрашивай: почему Алтын сошел с ордой со своего старого кочевья. Да где кочуют его братья. И много ли с ним самим людей. И про Чагир-хана тоже самое!.. Потом надо поехать и проведывать все про того чертова Чагир-хана! Ну, короче, не первый раз, сам знаешь как!.. И все это описать, да послать сюда нарочным… И как потом вернешься сам, то статейный и чертеж тех земель за тобой же. Все это велено отослать в Москву!.. И самое главное: чаять ли приходу тех многих воинских людей на наши сибирские города! И еще немаловажное… Из Москвы пишут, если Алтын-хан начнет говорить, что он не хочет быть под государевой рукой в холопстве! То надо настоять на том! Чтобы он дал шерть, быть ему, со всей его ордой, под высокой государевой рукой в прямом холопстве навеки!.. Ясно!?.
— Да, ясно.
— Но и это еще не все. Если он упрется и будет говорить, что он против прямого холопства. И на том будет крепко стоять. Тогда говорить, чтобы он был в подданных государя! И на том шерть дал!.. Вот теперь все, — подвел итог князь Никита, отпуская Якова. — Да поостерегись там, в дороге-то, особливо под Кузнецком, — посоветовал он ему.
