«Все, теперь можно идти и в мугалы!» — с иронией подумал он.
Говорить, к сожалению, было не о чем. Он спросил ее что-то об ее отце. Она ответила и вопросительно посмотрела на него.
— А я вот тут… — замялся он и дернул рукой, как будто хотел показать на что-то вокруг. — Давно уже…
— Я знаю, — ответила она и снова замолчала.
— Ну ладно, я пойду, — сказал он, заметив, что казаки и бабы, проходившие мимо, глазеют на них.
— До свидания, — промолвила она, не трогаясь с места, но и было заметно, что с облегчением прерывает эту встречу.
Он слегка наклонил голову, прощаясь с ней, и пошел, неестественно двигая руками, как деревянный, чувствуя спиной, что она глядит вслед ему…
Он передал Никите Карамышеву наказ Татева. И через два дня тот уплыл на дощанике со своим семейством вверх по Кети до Маковского острога, чтобы затем перебраться волоком на Кемь, по ней лодкой дойти до Енисейска. Оттуда же им нужно было добираться вверх по Енисею на дощанике до Красноярского острога. Тот, как и Кузнецкий острог, оказался порубежным постом на краю государевой земли, соприкасаясь с бесчисленными племенами и ордами кочевников, примитивными государственными образованиями. Они непрерывно возникали в великом поясе степей и тут же исчезали, уходя в забвение веков.
А князь Никита перестал спать ночами, все думал, как доставить это государево жалование Алтын-хану. Земля-то Алтынова лежала за киргизами, а те переняли все дороги туда. И он писал не раз уже на Москву, что миновать их земли никак «немочно». Думал он, думал, а потом взял и велел собрать у себя в разрядной избе боярских детей и атаманов… «Пусть теперь они думают!»…
Служилые пришли и расселись по лавкам. Изба заполнилась быстро. Мест всем на лавках не хватило, и многие встали у стен. К Якову подсел на лавку Андрюшка Просовецкий с «литвином» Осташкой Михалевским.
В избу ввалился, слегка покачиваясь и, было видно, хмельной, Федька Пущин. Он глянул по рядам служилых, заметил, что около Якова место занято, отошел от двери и присел рядом с Лучкой Васильевым. Пожав ему руку, он заговорил о чем-то с ним, поглядывая на Якова, как будто хотел показать этим, что надо бы потолковать после сходки.
Федька томился без большого дела и рассчитывал, что в этом ему поможет Яков.
Да-а! Как не надеялась Дарья, что он пойдет в нее, а вышел-то он весь в отца, тоже не мог сидеть дома.
Они, боярские дети и атаманы, а также татарский и городовой головы, сидели, думали и, ругаясь, договорились до похода на киргизских князьков Табуна и Ишея, до того, чтобы устроить большую шкоту им, пущим заводчикам всех набегов под Красноярский острог.
А что до жалования хану, то также сообща условились: послать к хану сначала двух казаков, через Кузнецкий острог; и толмача взять оттуда же, хотя бы того же Какайку, подгородного кузнецкого татарина. И пусть-де они высмотрят дорогу до кочевий Алтын-хана, да известят его о государевом жаловании. Да прислал бы хан своих людей, чтобы не вышло на дороге никакой порухи тому великому жалованию. Пусть-де порадеет и сам хан за ту государеву милость.
— Пока не проведаем путь до мугал, никуда не пойдешь! — твердо заявил князь Никита Тухачевскому в конце сходки и распустил служилых.
Федька, выйдя из разрядной, бросил Лучку, кинулся за Тухачевским, догнал его и пошел рядом.
— Яков, возьми меня с собой, а? — просительно заглянул он сбоку ему в лицо.
Тухачевский остановился.
— Федор, это же не от меня зависит!.. Ну, я скажу князю Никите, — стал объясняться он с ним, заметив умоляющее выражение у него на лице. — Но обещать ничего не могу.
— Хорошо, хорошо, договорились! — обрадовался Федька, прощаясь, сунул ему руку, заторопился, чтобы он не передумал, и тут же свернул в какой-то первый попавшийся переулок.
— Не-ет! Пущин не пойдет с тобой! — сразу же отказал князь Никита, когда Яков заикнулся было о просьбе Федьки. — Он такой же лихой, как и этот подьячий..! — уже по привычке стал ругаться он, стоило ему только вспомнить Огаркова. — Но один ты с ним, этим василиском, не справишься! А вот Пущин натолкнул на мысль. Тебе там нужен помощник.
— Давай тогда Лучку Васильева?
— Вот этот подойдет! — согласился князь Никита. — Он уже бывал и в мугалах, у Алтын-хана, их язык смыслит.
Лучка Васильев уже ходил двадцать лет назад толмачом в «мугалы» с Васькой Тюменцем. Он хорошо знал и калмыков, поднаторел и в их языке. Сопровождал он с атаманом Ванькой Белоголовым и калмыцких послов в Москву. И посольское дело было ему не дальнее. А лет десять назад его поверстали боярским сыном, за его заслуги. И вот такой-то человек был для Якова больше нужен, чем кто-либо иной. И он не стал упорствовать насчет Федьки. Лучка же, обжившись в Томске, присмотрел себе здесь и жену. Он и Васька Бурнашов поделили двух сестер, дочерей атамана Ивана Белоголова. И у Лучки уже были сын и девка. Отец же Васьки, Бурнашка Никонов, отчаянная голова, погиб в джагатах вместе со своей сучкой Лукавкой. Та подвела его на сей раз: не принесла ему удачи. Он погиб в городке мурзы Бурлака, когда к тому приступил Аблайгирим, как раз в год неудачного похода туда Тухачевского.
И вот по этому делу-то, с Алтын-ханом, первого декабря в Кузнецкий острог ушли два казака, Ивашка Игнатьев и Степка Кокшар.
* * *
А вскоре из Томска с большим отрядом служилых выступил Андрей Просовецкий. Вместе с ним в поход на киргиз ушли джагаты с Бурлаком. Часть войска Просовецкий нарядил конными, остальные были пешие казаки на лыжах. Он вышел в поход в начале декабря, когда уже прочно стали реки, но снега были еще невелики. Отряд Просовецкого, которого князь Никита поставил войсковым головой, двинулся «сухим» путем, по степям, как обычно ходили в «киргизы». От Томска мимо Киргизки, на Турунтаев улус, через три дня они пересекли по льду Китат в его устье, где он впадает в Яю, затем в десяти верстах выше устья Китата перешли саму Яю и двинулись по дороге, идущей то лесом, то заснеженной степью. Впереди шли лыжники. Они торили дорогу. А следом на санях везли пушки, припасы и снаряжение. Еще через неделю они добралась до Кии у Баимского улуса. Там они разбили табор и два дня отдыхали и подкармливали лошадей. И только через месяц они вышли на Итат, в двадцати верстах от Чулыма. И здесь, на берегу Итата, Просовецкий соединился с отрядом служилых из Красноярского острога, которых прислал Никита Карамышев.
От Итата они пошли на юг, через два дня пересекли Урюп, а еще через два дня вышли на Белое озеро. И там, в киргизском улусе, они захватили «языка» и выведали у него, что Ишей и Табун стоят в улусах на Черном Июсе, и до них конного хода всего два дня. На Черном Июсе отряд Просовецкого скрытно встал за горами. Здесь Просовецкий собрал совет, и служилые с джагатами договорились ударить по улусам ночью. Но Просовецкий передумал, разрешил своей властью казакам и джагатам пойти на улусы, не дожидаясь ночи. И те напали на улусы, стали грабить их. Увидев же табуны коней, они пустились в загон за киргизами, зашарили по их брошенным юртам… Киргизы оправились от замешательства и, в свою очередь, напали на рассыпавшихся по улусам казаков и джагатов и многих побили. Когда эта весть дошла до войска, конные казаки бросились на помощь своим, оставив с обозом и пушками одних лишь пеших казаков. Прошло немного времени и на этих пеших казаков, обойдя их за горами, нагрянули с тыла несколько сот конных киргизов. Казаки укрылись за санями и стали отстреливаться. В это же время Просовецкий с конными казаками и джагатами, стесненный киргизами, тоже укрепился на ночь табором. Ночь прошла спокойно. Наутро киргизы снова атаковали пеших и конных, укрывшихся в таборах… Четыре дня Просовецкий отбивался от многих конных, налетающих со всех сторон на его таборы. На помощь киргизам подошли еще сотни четыре куячников, в которых казаки сразу же признали «мугалов», алтыновых людей. И все это скопище заступило отряду Просовецкого дорогу, с намерением не выпустить его из Киргизской земли. Теперь ничего не оставалось, как только идти на вылазку и пробиваться через них. Отряд, прорываясь, обратил в бегство киргиз, затем и «мугалов» и пошел обратно на Ужум, далее на Урюп, чтобы поскорее выйти из негостеприимной земли киргизов, преследуемый всю дорогу многочисленной ордой конных.
