* * *
И снова потянулись долгие, пустые, ничем не заполненные дни: хан не давал им дань и не отпускал домой.
— Куда Яков ушел? — спросил Дружинка Щепотку, заметив, что как-то подозрительно быстро молчком собрался и скрылся из юрты Тухачевский, прихватив с собой Лучку.
— Куда, куда!.. На кудыкину гору! Зачем тебе знать, где посол ходит! Его власть!
— И моя тоже! — вскрикнул Дружинка, обозлился, что уже даже казаки указывают ему, перечат, и все делают напротив, по научению того же Якова.
Тухачевский вернулся в этот вечер поздно. А Дружинка, дожидаясь его прихода, долго сидел и клевал носом, но так и не дождался, уснул. Утром же, проснувшись, он первым делом выпихнул из катагара своего холопа Фильку, чтобы тот походил по улусу и тайком разузнал: где же были вечером Тухачевский с Лучкой.
Филька вернулся не скоро и развел руками: он так ничего и не выяснил.
Дружинка обозлился и набросился на него с кулаками: «Где ты шлялся, паршивый пес!» — сшиб его с ног и стал топтать сапогами.
В юрте поднялся шум, и началась очередная свалка. Щепотка тут же выбежал из юрты, чтобы разыскать Якова; тот снова ушел куда-то. Но он не нашел его, притащил в катагар Лучку.
— Да не бей ты его! — заорал Лучка на подьячего и стал отнимать у него Фильку.
— Мой человек, что хочу — то и делаю! — зашелся в крике Дружинка, сообразив только сейчас, что поднося хану свои дары, он не получит и того, что они стоили, и оказался в убытке… «Хан, этот нищий и жадный хан ограбил его!» — с обидой засело у него…
Филька же, прикрывая руками голову, завопил, что Яков ходил к роженице, дворовая баба Чечен-хатун чуть не умерла от родов: «Яковлево питие помогло!.. Только и помогло!.. Только и помогло!» — повторял он как заведенный…
И это, что его холоп выгораживает Якова, еще сильнее обозлило Дружинку. Яков, оказывается, прикормил не только «мугалов», но и его холопов, того же Фильку, который глядит ему в рот…
Как раз в этот момент в юрте появился Яков. Он кинулся к Дру-жинке и перехватил его руку с плеткой: «Убьешь ведь! Чем малый-то провинился?!»
— Ты приворожил! Против меня людей моих ставишь!
— Дурак ты, Дружинка, а еще лезешь в дьяки!
— Я все в статейном отпишу, что ты шертью не радел! Потакал мугальским! Не лекарить прислан!
— А ты, ты! Я говорил тебе, напиши статейный, как шертовали люди Алтын-хана за него! Что делается тут, сам ведаешь! А что останется бумага — продадим на хвосты, государю в прибыток!
— Ты мне не указ: писать мне статейный или нет!
— А-а! — протянул Яков, догадавшись почему тот не пишет статейный. — Продал, продал бумагу! Три «хвоста» за лист, говорил, дают! Так сколько же ты «хвостов» наворовал?!.. Всю распродал для своей бездельной корысти!
— Это ты мечтовником пришел сюда! Расстригин мечтовник! Расстрига ожил и тебя сюда послал, мать твою! За опалу ведь, за опалу тут!
Полякам, Расстригиным полякам норовил!.. Кутухту прикормил и моих холопов прельстил!
— Не от Расстриги послан, а от государя Михаила Федоровича! — непонятно почему-то стал отпираться Яков от нахрапистых обвинений подьячего. — Дружинка, ты как «Чокнутый»!
— Да, да! Это ты сам племянник Карпушки!
— Лучка, казаки, слушайте, слушайте его речи! — подскочил Яков к казакам. — Потом в Томском князю Никите скажете! Чтобы он держал там ответ!
Он уже был и не рад, что согласился идти сюда с Огарковым. А еще угораздило его припугнуть того по дороге. Словом-то его, оказывается, не возьмешь. Побить только, да так, чтобы проучить раз и навсегда. Он намекнул как-то об этом казакам, и те, улучив момент, побили подьячего, накрыв его кошмой, чтобы не видел кто бьет… Но и это не пошло впрок тому.
Тимошка Серебреник, пожилой и степенный казак, покачал головой.
— От того Расстриги земля русская гибла. И тебе бы, Дружинка, от таких слов не запираться перед воеводой…
Дружинка опомнился, сообразив, что наговорил лишнего, закрутил глазами по сторонам, натыкаясь на враждебные взгляды казаков.
— Да то я называл матерь Семкину! — подскочил он к Щепотке и заюлил около него.
Щепотка отстранился от него, подозрительно глядя на его подобострастно заблестевшую физиономию: «У меня матка не умирала, за Камнем живет! И в расстригах не хаживала!»
— Мугальская, я говорю, мать твою, Щепотка, расстрига!
— Да нет у меня в мугалах матери расстриги! — возмутился Щепотка, сбитый с толку, не понимая, о чем говорит подьячий.
Дружинка махнул рукой, бросил безнадежного казака и метнулся к Тухачевскому: «А ты что: за государево дело тут стараешься, от чистого сердца?! Ха-ха-ха! — расхохотался он ему в лицо. — Казаки, не верьте ему!.. Он за вашу службу, за ваши тяготы, хочет, чтобы государь снял опалу с него, вернул в Москву!»
Яков позеленел: подьячий угодил точно в цель, в его тайные думы. Уж как он догадался о том, сам бог то ведает, но попал… И он заметил, что казаки как-то странно зашевелились, стараясь не глядеть на него. Они шли сюда, терпели нужду, холод и голод, когда он уверял их, что они делают то для государя, для «Рассей»… А вот оказывается «Рассея»-то у них разная: у него там, в Москве, при государе близко, а у них здесь… Да-а, здорово подпортил Дружинка ему напоследок дружбу с казаками.
* * *
Отпуская Тухачевского от себя, Алтын-хан поднес дань государю и одарил всех посольских. От хана Яков получил коня со сбруей и седлом, баранью шубу, наручи, шапку на рысьем меху и улусную девку со всей одежонкой. Такие же дары поднесла ему Чечен-хатун, да еще в придачу дала сапоги, красную лисицу и кота макуйли, точно такого же, как был у Евсейки, непутевого человека. Дружинка, получив, как и ожидал, намного меньше того, что подносил хану, взбесился и велел холопам отбить от катагара подаренного ему коня, тут же продал кому-то и свою девку, стал ругать хана и хатун. Тогда табуны прислали ему двух коней и растолковали толмачу, что если бы он был не от великого государя, то быть бы ему на «размычке».
— Такого плута мы еще не видывали! — возмущались улусники…
Была уже середина января, когда Тухачевский двинулся в обратный путь. Вместе с ним Алтын-хан отправил и своих послов на Москву. А провожать их до Киргизской землицы пошли куячники. Через неделю они добрались до кочевий Мерген-ланзы и задержались у него. Лаба тоже поднес от себя дань государю, одарил и послов, собрался сам и поехал с ними по наказу хана. Хан велел ему взять киргизских князьков в Томск, чтобы они шертовали там государю, как его подданные.
Из улуса Мерген-ланзы Дружинка уехал со своими холопами раньше всех, сразу же, не стал дожидаться, когда соберется лаба, да еще намолится на дальнюю дорогу. Дружинка торопился скорее покинуть эту землицу, где его могли обобрать в любое время.
