«Но у меня для этого все данные, — думал он. — У меня есть смелость — надеюсь, что есть. Есть ум. Почему я не могу справиться с нервами?»
Он оттолкнул куст и пошел дальше.
«Я должен предстать перед девушками солидно. Возьми себя в руки, Билл. Тебя ведь выбрали для этих лекций, а трепать тебя еще будут много пациентов».
Еще из зеленой аркады он увидел, как стекаются к аудитории стажерки, все двадцать, и он воспользовался задержкой, чтобы обдумать несколько вступительных слов перед лекцией, пока они там изучают кролика. Кролик был под анестезией, сердце открыто, и будут выяснять, как оно реагирует на адреналин, на дигиталис, на стрихнин. Девушки займут свои места и будут наблюдать. Девочки были милые, как правило, невежественные, но милые. Он знавал врачей, которые не любили дипломированных медсестер.
…Сорок лет назад, рассказывали эти врачи, девушки шли в профессию, потому что слышали о Флоренс Найтингейл и о службе человечеству. Многие до сих пор идут из этих соображений, другие идут просто так. Этих лучшие больницы старались выполоть. Чтобы стать медицинской сестрой, требовалось три года — еще год, и можешь стать врачом. Если женщина настроена серьезно, почему не пойти до конца? Но тут Билл подумал: «Бедные девочки, у половины из них вообще нет образования кроме того, что мы им даем…»
Вся стайка скрылась в здании. Со своими заметками и двумя книгами под мышкой он пошел следом.
— Силы небесные! — вырвалось у него.
Он решил подождать перед дверью, пока не утихнут. Он посмотрел в утреннюю даль за парапетом и опять задумался о себе. Только он собрался войти, как навстречу бурно вылетела зеленая юбка.
— Доктор Крейг… — задыхаясь.
— Что за драма?
— Вы бы видели! С этим кроликом!
— Слушайте. Успокойтесь. Что там?
Он не понимал, смеется она или плачет. Его охватило раздражение — мысленно он взял ее за плечи и встряхнул.
— Что за ерунда? Что там еще?
Билл ввел ее в аудиторию. Их встретила эхолалия
идиотского смеха, и он протолкнулся в самый его центр с криком:
— В чем дело?
…перед ним была Беда. Во всей своей красе стояла рядом со вскрытым кроликом
и обливалась слезами.
Он не мог поверить своим глазам — притом, что она была божьим подарком мужчинам, она успела показать себя самой способной.
…Одна стажерка рядом с ним вдруг упала в обморок, он ее поднял. В аудитории бушевала истерика, и он видел, кто вызвал ее просто силой своей личности — девушка, при встрече с которой его всякий раз чуть не сбивало с ног. Он мгновенно приказал себе не кричать — заговорил, сцепив зубы.
— Малодушная команда, — сказал он. — Малодушная команда.
Он понимал, что теряет над собой контроль, но не мог замолчать.
— Собираетесь людям помогать, а боитесь мертвого кролика. Вы…
Вся красота слетела с лица девушки, но она заставила себя выпрямиться и посмотреть ему в глаза.
— Простите меня, доктор, — всхлипывая, сказала она. — У меня в детстве были кролики, а здесь этот маленький… разрезанный…
И тогда он произнес слово — тяжелое слово
. Оно не отрицало, что они принадлежат к женскому полу, но относило их не к виду homo sapiens, а к неким четвероногим. В ушах его еще звучало эхо этого слова, когда открылась дверь и вошла главная медсестра.
Он посмотрел на нее… гнев его вмиг потух.
— Доброе утро, миссис Колдуэлл.
— Доброе утро, доктор.
По ее лицу он понял, что она слышала, что она изумлена и шокирована.
— Студентки, прошу вас выйти, — сказал он. — Подождите на террасе. Лекция на несколько минут откладывается.
Была минута замешательства, девушки стали извиняться, не зная, кому приносить извинения. Они понимали, что произошло нечто эпохальное, что доктор их обозвал, но не понимали, как оценить это событие и каких ожидать последствий.
— Но, доктор Крейг! — сказала миссис Колдуэлл. Она накатила на него, почти как Беда в коридоре. — Как это, доктор, — мне послышалось или вы в самом деле назвали студенток… — она не решилась повторить слово.
Ее запинка вызвала у него новый приступ раздражения, и он ответил высокомерно, сознавая, что ставит свою карьеру под вопрос.
— Нет, вы не ослышались.
— Эти юные, чистые девушки… и услышать от вас такое слово. Я знаю, в чем моя обязанность.
— Так идите, исполняйте ее.
— Исполню непременно, доктор Крейг. И хочу, чтобы лекция сегодня была отменена.
Билл сел в пустой аудитории. Наверное, не надо было становиться врачом, снова подумал он. Он не собирался извиняться или как-то заглаживать свой проступок. Его уволят. Почти наверняка. Надо пойти попрощаться с мистером Полком Джонстоном и с Гаррисом и постараться, чтобы не уволили Беду.
…Здесь его мысли прервались, он просто стоял и смотрел в окно и время от времени рассеянно трогал кролика. Хорошо, что отец умер, — его отец был врачом.
II
Спустя полчаса он сидел за письменным столом напротив главного врача.
— Ну-с, доктор Крейг, что все-таки произошло?
— Я вышел из себя и обругал их.
Доктор Хаскелл встал, сделал несколько шагов по кабинету, вернулся и сел. Он был хороший человек и Биллу всегда нравился.
— Увольняйте меня, сэр, — сказал он. — Я это заслужил.
— Хорошо. Я вас уволю. Я рад, что вы к этому так отнеслись. Я знал вашего отца…
— Прошу, не надо о нем. Но ведь больше никто не будет наказан, правда?
— Ну как же. Миссис Колдуэлл навела справки — мисс Розалин придется уйти. Хотя вас это не извиняет.
— Она не хуже любой молодой сестры в больнице.
— Да, — сухо отозвался Хаскелл, — очень жаль.
— И хочу вам кое-что сказать о Джонстоне.
— Кто это? И при чем тут он? Он в каком отделении? Санитар?
— Нет, больной.
— А, Полк Джонстон, гипертоник. Теперь понятно. Так что с ним?
— Хочу вам о нем сказать.
Доктор Хаскелл снова встал.
— Мы знаем, что он не хочет снимать носки, — сказал он. — Знаем, что он богат, как Крез, и его родня управляет какой-то американской больницей. Он и его брат живут в Шанхае или Кантоне. Вы имеете что-то добавить?
— Только вот что: я знаю, что он страшно испуган и, чего доброго, попытается сорвать операцию. А если уйдет отсюда без операции, боюсь, недолго протянет…
Он оборвал свою речь: открылась дверь и вошла секретарша.
— Доктор Хаскелл, здесь миссис Колдуэлл и с ней эта сестра. Не вспомню ее фамилии — та, хорошенькая, ее еще Бедой прозвали.
