— Всякий солдат не в мундире — шпион, — сказала Джози.
— Это я не в мундире? Посмотрите на мою пряжку. Половина кавалерии Стюарта уже не в тех мундирах, в каких начинали войну. Скажу вам, мисс Пилгрим, четыре года назад я выехал из Линчберга франтом.
Он описал ей, как были одеты в тот день добровольцы. Джози слушала и думала, как это не похоже на ту сцену, когда первые молодые добровольцы садились в поезд в Чилликоте.
— …в виде кушака широкая красная лента из маминого сундука. Одна девушка прочла перед солдатами мое стихотворение.
— О, прочтите стихотворение, — сказала Джози, — я очень хочу послушать.
Тиб подумал.
— Похоже, я забыл его. Помню только: «Холмам твоим, Линчберг
, мы скажем: прощайте».
— Красиво.
Джози медленно повторила:
— «Холмам твоим, Линчберг, мы скажем: прощайте». — И забыв, ради чего прощались с Линчбергом молодые люди, добавила: — Очень жалко, что вы забыли остальное.
Из дальней комнаты донесся вопль и попурри из французских ругательств. В двери появилось несчастное лицо французского адъютанта.
— Он вырывал у него не только зуб, но и стоматик. Он его убил, он сделал ему смерть!
Из-за его плеча высунулось другое лицо.
— Слушай, Тиб, янки вынул у него зуб.
— Да? — рассеянно произнес Тиб. В нем снова проснулся вкус к метафорам, и он подумал: «За полчаса янки вынул зуб, а его сестра вынула сердце».
II
Через минуту Уош снова вбежал в комнату.
— Слушай, Тиб, нам нельзя здесь оставаться. Только что дозор проехал — стреляли назад с седла. Надо уезжать. Этот врач знает, что мы из отряда Мосби.
— Вы уедете без нас? — подозрительно спросил адъютант.
— Да, конечно, — сказал Тиб. — Принц может понаблюдать войну со стороны северян. Мисс Пилгрим, не хочу злоупотреблять вашим положением пленницы, но должен сказать, я никогда не думал, что девушки северянки могут быть такими красивыми.
— Никогда не слышала такой нелепости, — ответила она. Но ей был приятен комплимент, преодолевший линию Мейсона-Диксона
.
Тиб заглянул в библиотеку: принц уже настолько оправился, что сидел прямо, пыхтя и отдуваясь.
— Вы артист, — восторженно сказал он доктору Пилгриму. — В Париже мне говорили, когда у вас извлекают зуб, вам причиняют кровоизлияние, и вы умираете. Вы должны приехать в Париж, и я скажу о вас императору — об этом вашем новом инструменте.
— Это просто такие щипцы, — хмуро ответил доктор.
Уош позвал из двери:
— Тиб, поехали!
Тиб обратился к принцу:
— Au revoir
[10], сэр.
Стреляли уже совсем близко. Двое разведчиков едва успели отвязать лошадей, как Уош вскрикнул: «Дьявол!» — и показал на дорогу. За листвой у дальних ворот виднелись пятеро или шестеро федеральных солдат. Уош приставил одной рукой карабин к плечу, а другой потянулся за патроном к сумке.
— Я возьму двух слева, — сказал он.
Встав за лошадьми, они выжидали.
— Может, еще не поздно сбежать? — предположил Тиб.
— Я осмотрелся здесь. Семь изгородей.
— Не стреляй, подпустим поближе.
Кавалеристы ехали по дорожке гуськом, неторопливо. Тибу противно было стрелять из засады, но он сосредоточился, и мушка его карабина остановилась на середине груди капрала.
— Своего выбрал, Уош?
— Думаю, да.
— Когда они рассыпятся, попробуем проскочить.
Но сегодня судьба была не на стороне южных сил и заявила о себе раньше, чем они успели сделать выстрел. На Тиба обрушилось тяжелое тело и сковало его. Голос над ухом крикнул:
— Люди, здесь мятежники!
Пока Тиб вертелся, отчаянно пытаясь сбросить с себя доктора Пилгрима, дозорные северян остановились и вынули пистолеты. Уош наклонялся из стороны в сторону, чтобы прицелиться в Пилгрима, но доктор все время заслонялся телом Тиба.
Все кончилось в долю секунды. Уош все же выстрелил раз, но их окружили раньше, чем он успел вскочить в седло. Доктор Пилгрим рявкнул капралу северян:
— Это люди Мосби.
То были годы ожесточения на границе.
Федералы убили Уоша, когда он еще раз попытался бежать — выхватив пистолет у капрала. Тиб все еще боролся — его привязали к перилам веранды.
— Тут есть хорошее дерево, — сказал один солдат, — и веревка от качелей.
Капрал посмотрел на доктора Пилгрима, потом на Тиба.
— Ты из отряда Мосби?
— Я в Седьмом кавалерийском полку армии Виргинии
.
— Я не об этом спрашиваю. Ты у Мосби?
— Не твое дело.
— Ладно, ребята, давайте веревку.
Суровый доктор Пилгрим вмешался в разговор.
— Не думаю, что вам следует его повесить, но участие в нерегулярных отрядах безусловно нельзя прощать.
— Иногда мы вешаем их за большие пальцы
, — сказал капрал.
— Так и поступите, — сказал доктор Пилгрим. — Он угрожал меня повесить.
…В шесть часов вечера тракт снова наполнился людьми. Две отборные бригады Шеридана преследовали Эрли в долине, беспокоили его арьергард. В столицу направлялась почта и свежие овощи; рейд закончился, и только кое-где отставшие валялись без сил вдоль роквиллского большака.
В фермерском доме было тихо. Принц Наполеон ждал санитарную карету из Вашингтона. Ни звука кругом, только Тиб, у которого с больших пальцев слезала кожа, вслух повторял себе отрывки из своих политических стихов. Если больше не мог ничего вспомнить, размышлял о том, что с ним происходит.
— Пальцы — как перчатки, кожа выворачивается наизнанку. Когда станут выворачиваться ногти, я буду громко кричать…
Он пел свою новую песню, которую сочинил перед тем, как они выступили из Линчберга:
Этой ночью в рейд мы пойдем
Вслед за белым пером
Джона Мосби.
Было знаком греха и позора оно —
С нами станет символом чести.
Мы отнимем у янки коней
И станем еще сильней
Под водительством Джона Мосби.
Джози дождалась темноты; часовой храпел на веранде. Она знала, где валяется стремянка — слышала, где ее бросили после того, как повесили Тиба. Перепилив веревку наполовину, она пошла в свою комнату за подушками, а потом передвинула под него стол и положила на стол подушки.
Для того, что она делала сейчас, опыта не требовалось. Когда он упал со стоном и пробормотал: «…служи своей стране, и нечего будет стыдиться», Джози вылила ему на руки полбутылки хереса. Тут ей самой стало дурно, и она убежала к себе в комнату.
