— …и мамина широкая красная лента в качестве кушака. Одна девушка встала перед солдатами и прочла мое стихотворение.
— Прочтите его, — горячо попросила Джози. — Я с удовольствием послушаю.
Тиб задумался.
— Кажется, я его забыл. Помню только: «Холмам твоим, Линчберг, мы скажем: прощайте».
— Красиво. — Забыв, для чего прощались с Линчбергом его защитники, она добавила: — Как жаль, что вы не вспомните остальное.
Из библиотеки донесся крик и попурри французских восклицаний. В двери появилось несчастное лицо адъютанта.
— Он вырвал ему не только зуб, но и стоматик… Он довел его до смерти.
— Слышишь, Тиб, янки вырвал у него зуб.
— Да? — рассеянно сказал Тиб.
Уош скрылся, и Тиб снова повернулся к Джози.
— Я очень хотел бы написать несколько строк, чтобы выразить восхищение вами.
— Это так неожиданно, — весело сказала Джози.
То же самое могло относиться к ней самой — что может быть неожиданнее симпатии с первого взгляда?
II
Минутой позже в комнату снова заглянул Уош.
— Слышишь, Тиб, нам нельзя оставаться. Только что проскакали дозорные, стреляли назад на ходу. Уезжаем? Этот врач знает, что мы с Мосби.
— Вы уедете без нас? — встревожился адъютант.
— Без вас, да, — сказал Тиб. — Принц может понаблюдать войну со стороны янки. Мисс Пилгрим, я с большой неохотой и грустью прощаюсь с вами.
Заглянув второпях в библиотеку, Тиб нашел принца настолько оправившимся, что он уже сидел в кресле прямо, пыхтя и отдуваясь.
— Вы артист, — уверял он доктора Пилгрима. — После всех этих ужасов я еще жив! В Париже, если у вас отнимают зуб, иногда делается кровоизлияние — и смерть.
Уош позвал из двери:
— Тиб, поехали!
Выстрелы слышались совсем близко. Два разведчика успели только отвязать лошадей, и тут же Уош вскрикнул: «Проклятье!» Он показал на аллею: у дальних ворот за листвой появились пятеро или шестеро федеральных солдат. Уош одной рукой поднял карабин к правому плечу, а другой полез в сумку за патроном.
— Я возьму двух слева, — сказал он.
Они выжидали, спрятавшись за лошадьми.
— Может, не поздно еще бежать? — предложил Тиб.
— Я осмотрел участок. Тут семь изгородей.
— Не стреляй, пока не подъедут ближе.
Цепочка кавалеристов двигалась по аллее ленивым шагом. Даже после четырех лет партизанской войны Тибу было противно стрелять из засады, но он сосредоточился, и мушка его карабина совместилась с серединой груди капрала.
— Уош, готов?
— Когда рассыпятся — прямо сквозь них.
Но удача в тот день не улыбалась армии южан — не улыбнулась и им. Они даже не успели выстрелить. На Тиба обрушилось тяжелое тело и сковало его. Возле уха раздался голос:
— Люди, здесь мятежники!
Тиб повернулся, пытаясь вырваться от доктора Пилгрима, и в это время дозорные северян вынули пистолеты. Уош наклонялся из стороны в сторону, чтобы прицелиться в доктора, но тот все время заслонялся Тибом.
В несколько секунд все было кончено. Уош все-таки выстрелил раз, но северяне окружили его раньше, чем он вскочил в седло. Разъяренные молодые люди стояли перед захватившими их северянами. Доктор Пилгрим резко сказал капралу:
— Это люди Мосби.
То были годы ожесточения на границе. Федералы убили Уоша, когда он попытался выхватить револьвер у капрала и сбежать. Сопротивлявшегося Тиба привязали к перилам веранды.
— Тут есть хорошее дерево, — сказал один из северян, — и веревка от качелей.
Капрал посмотрел на доктора Пилгрима.
— Говорите, он у Мосби?
— Я из Седьмого виргинского кавалерийского полка, — сказал Тиб.
— Вы из отряда Мосби?
— Не ваше дело.
— Ладно, ребята, давайте веревку.
Суровый доктор снова напомнил о себе.
— Не думаю, что его надо повесить, но участие в нерегулярных отрядах поощрять нельзя.
— Иногда мы вешаем их за большие пальцы, — сообщил капрал.
— Так и поступите, — сказал доктор. — Он говорил о том, чтобы меня повесить.
…К шести часам вечера дорога снова наполнилась людьми. Две отборные бригады Шеридана преследовали Эрли в долине, тревожа его арьергард. В столицу снова стали поступать свежие овощи, и рейд закончился, если не считать немногих отставших, валявшихся без сил вдоль роквиллского тракта.
В доме было тихо. Принц Наполеон ждал санитарной кареты из Вашингтона. И тишина снаружи — только Тиб, у которого слезала с больших пальцев кожа, вслух повторял отрывки собственных политических стихов. Когда ничего больше не мог вспомнить, пытался петь песню, широко ходившую в тот год.
Этой ночью в рейд мы пойдем
Вслед за серым пером Джона Мосби.
Было знаком греха и позора оно —
С нами станет символом чести.
Мы отнимем у янки коней…
Под водительством Джона Мосби.
Когда совсем стемнело, и часовой задремал на веранде, кто-то вышел из дома, кто-то знавший, где лежит стремянка: Джози слышала, как солдаты бросили ее, повесив Тиба. Наполовину перепилив веревку, она вернулась в свою комнату за подушками, потом подвинула под него стол и положила на стол подушки.
Ей не требовался опыт в этом деле. Когда Тиб упал с тяжелым выдохом и пробормотал: «Нечего стыдиться», она вылила на его руки полбутылки хереса. Тут ей стало дурно, и она убежала в свою комнату.
III
После войны есть люди, для которых она закончена, но много есть не примирившихся. Доктор Пилгрим, возмущенный тем, что правительство не поставило Юг на колени, покинул Вашингтон и по железной дороге и по реке отправился в Миннесоту. Осенью 1866 года
они прибыли в Сент-Пол.
— Мы уехали из зараженного края, — сказал он. — В Вашингтоне мятежники разгуливают по улицам без малейшей опаски. А здешний воздух никогда не был отравлен рабством.
Примитивный город был похож на большую рыбу, только что вытащенную из Миссисипи и все еще бьющую хвостом на берегу. Вдоль причалов вытянулись карточные домики с двенадцатью тысячами жителей и всем полагающимся — церквями, лавками, конюшнями и салунами. Шагая по мусорным улицам, новоприбывшие уступали дорогу дилижансам, фургонам, бычьим упряжкам и фуражирующим курам, — но встречались и цилиндры, и много слышалось хвастливых разговоров, потому что протянулась сюда железная дорога. Царила атмосфера пьянящей уверенности и сильного возбуждения.
— Тебе надо купить яловые сапоги, — заметила Джози, но доктор Пилгрим был поглощен собственными мыслями.
