— Тут могут быть южане, — вслух размышлял доктор Пилгрим. — Джози, я кое-чего не сказал тебе, потому что это могло тебя встревожить. Когда мы были в Чикаго, я видел того солдата Мосби — того, что мы захватили.
В голове у нее застучали барабаны — барабаны запомнившегося страдания. Глаза ее видели во славе сошедшего Господа, а потом Его славу, повешенную за большие пальцы…
— Мне почудилось, что он меня тоже узнал, — продолжал доктор Пилгрим. — Но я мог ошибиться.
— Ты должен радоваться, что он жив, — сказала Джози странным голосом.
— Радоваться? По правде, у меня такого в мыслях не было. Партизан Мосби способен на месть — когда такой человек приезжает на Запад, он ищет компании подобных ему бандитов — тех, что грабят почту и поезда.
— Это нелепость, — возразила она. — Ты думаешь о мести. Ты совсем не знаешь, что он за человек. На самом деле… — Она замялась. — Я думаю, он по природе очень хороший человек.
Такие слова были равнозначны бездумному одобрению, и доктор Пилгрим посмотрел на нее негодующе. Он и саму ее не вполне одобрял: в Вашингтоне ей трижды за год делали предложение. На самом деле шесть раз, но чтобы не выглядеть кокеткой, три она оборвала на полуслове и в счет не брала. С тех пор как брат упомянул о Тибе Дюлейни, она чуть ли не затаив дыхание всматривалась в стайки приезжих перед гостиницей.
Тиб приехал в Сент-Пол, ничего об этом не зная. Доктора Пилгрима он в Чикаго не узнал, месть не вынашивал. Он намеревался встретиться с бывшими товарищами по оружию дальше на западе, и Джози, завтракавшая в закусочной гостиницы, показалась ему всего лишь хорошенькой незнакомкой. Потом он ее вдруг узнал, вернее, узнал свое воспоминание и чувство, сидевшее глубоко, так что в первую минуту даже не мог назвать ее по имени.
А Джози, как только увидела его, сразу посмотрела на его руки — туда, где должны были быть, но отсутствовали большие пальцы, и продымленная комната закружилась перед ее глазами.
— Извините, если я вас напугал, — сказал он. — Вы меня узнаете?
— Да.
— Меня зовут Дюлейни. В Мэриленде…
— Я помню.
Наступила неловкая пауза. Она заставила себя продолжить:
— Вы только что приехали?
— Да. Не ожидал вас увидеть… Не знаю, что сказать. Я часто думал…
…Брат Джози подыскивал себе помещение — в любую минуту он мог появится здесь. Джози инстинктивно отбросила сдержанность.
— Со мной здесь брат, — сказала она. — Он видел вас в Чикаго. Он думает, что у вас может быть какая-то мысль… отомстить.
— Ошибается, — сказал Тиб. — Могу честно сказать, эта мысль никогда меня не посещала.
— Для брата война так и не кончилась. А когда я увидела… ваши бедные руки…
— Это прошлое, — сказал он. — Я хотел бы говорить с вами так, как если бы этого никогда не случалось.
— Ему бы это не понравилось, — сказала она. — А мне — да. Если бы он узнал, что вы в этой гостинице…
— Я могу перейти в другую.
Им внезапно помешали. Тиба окликнули трое молодых людей с другой стороны зала и направились к ним.
— Я хочу с вами увидеться, — торопливо шепнул он. — Можете прийти днем к почте?
— Лучше вечером. В семь часов.
Джози расплатилась и вышла под взглядами троих гостей — двух рыжих близнецов
и смуглого молодого человека с глазами непобежденного южанина, горевшими под панамой.
— Быстро освоился, Тиб, — сказал последний, мистер Бен Кейри, в прошлом штабист Стюарта. — Мы тут три дня, а ничего похожего не нашли.
— Пойдемте отсюда, — сказал Тиб. — У меня есть причины.
Разместившись в другом ресторане, они спросили:
— Что такое, Тиб? Мужем пахнуло?
— Не мужем, — сказал Тиб. — Там брат, янки… зубной врач.
Трое переглянулись.
— Зубной. Ого, ты нас заинтриговал. Почему ты бегаешь от зубного врача?
— Было дело во время войны. Лучше расскажите, почему вы в Сент-Поле. Я собирался завтра утром к вам в Лисберг.
— Мы здесь по делу, Тиб… в общем, вопрос жизни и смерти. Неприятности с индейцами. Тысячи две сиу стали лагерем у нас под носом и грозят снести наши ограды
.
— Вы приехали за помощью?
— Ее дождешься. Думаешь, правительство вступится за колонию бывших мятежников, защитит от привилегированных индейцев? Нет, надежда только на себя. Думаем, сможем убедить вождя, что мы его друзья. Если сумеем оказать ему большую услугу. Расскажи-ка нам про этого зубного врача.
— Да что вам этот врач, — с досадой сказал Тиб. — Он только что приехал. Не нравится он мне, вот и весь рассказ.
— Только что приехал, — задумчиво повторил Кейри. — Это очень интересно. Тут у них уже три зубных врача, мы со всеми поговорили — таких трусливых белых людей еще свет не видывал… — Он прервал свою речь и спросил: — Этого как зовут?
— Пилгрим, — сказал Тиб. — Но знакомить я вас не буду.
Трое опять переглянулись и вдруг сделались необщительны. Завтра они все выедут в Лисберг — Тиб был рад, что не сегодня. Но радость эта продлилась бы недолго, если бы он услышал, что говорили трое после его ухода.
— Если этот врач приехал только что, можно сказать, он еще в пути, и прокатиться чуть дальше будет ему не вредно.
— Советоваться с ним не станем — посоветуемся там, где пациент.
— Старине Тибу должно понравиться — прямо в духе Мосби. Хотя он может и возражать. Такой девушки я давненько не видел.
IV
Доктор Пилгрим принялся обставлять свой кабинет в тот же вечер. Джози осталась в гостинице под предлогом того, что ей надо шить. В семь она пришла к почте, где ее ждал Тиб с наемной упряжкой, и они поехали к обрыву над рекой. Внизу мерцал город, мираж столицы на фоне темнеющей прерии.
— Здесь рождается будущее, — сказал он. — Казалось бы, ради такого места не стоило покидать Виргинию, — но я не жалею.
— Я тоже, — сказала Джози. — Вчера, когда мы приехали, я чувствовала себя потерянной, было немного грустно. Сегодня все иначе.
— Беда в том, что мне не хочется ехать дальше, — сказал он. — Знаете, почему расхотелось?
Джози еще не хотела услышать объяснение.
— Наверное, какие-то приметы востока, — сказала она. — Кто-то посадил здесь сирень, и я видела, как по улице везли рояль.
— Там, куда я еду, роялей не будет, да и в Виргинии в последние годы было маловато музыки. — Он помедлил. — Мне хочется когда-нибудь показать вам Виргинию — долину весной.
— «Холмам твоим, Линчберг, мы скажем: прощайте», — процитировала она.
— Вы запомнили? — Он улыбнулся. — Но я не хотел там оставаться. Отца и двух моих братьев убили, а этой весной умерла мать — и ничего не осталось. А потом жизнь как будто началась заново — когда я увидел в гостинице ваше милое лицо.
