— Мне страшно не хочется уходить из колледжа, — сказал Рип. — Но все что угодно, лишь бы не тюрьма.
Гиттингс застонал.
— Ну вот, опять мы о тюрьме. Тюрьме я вас не отдам. Я создам специальный фонд на случай, если вы собьетесь с пути.
— А, вот это разумно, — обрадовалась Кики. — Фонд — это то, на что он может положиться.
— Когда он кончит колледж, я подыщу ему место в какой-нибудь хорошей фирме.
— Идея насчет фонда кажется мне лучше.
— А мне кажется, вы слишком меркантильно к этому подходите, юная леди. — Мистер Гиттингс вздохнул. — Когда он должен переходить?
— Думаю, прямо сейчас. Чтобы приняли будущей осенью, ему надо подавать сейчас. Они там очень скрупулезны.
— Скрупулезны! — с отвращением повторил мистер Гиттингс. — Скрупулезны! Вот что мне скажите. Сколько они предлагают?
Против него сейчас было то, что он никогда не подкупал спортсмена. Он не представлял себе, сколько им платят, — все это дело ему представлялось настолько противным и беззаконным, что вопрос о сумме сам по себе мало значил. Кики закрыла сделку на пяти тысячах долларов.
V
Теперь Кики уехала на шесть месяцев, и о том, что с ней происходило, рассказывать здесь не место. Есть идеалисты, которые дурно истолкуют то, что она тосковала при луне в Гонолулу и на озерах Италии и чуть не вышла замуж за человека, который даже не попадает в этот рассказ. То ли голос у него был какой-то ломкий, то ли одевался он с юмором… а потом что-то сделал, то ли не смог чего-то сделать, и после этого уже не имел никакого отношения ни к рассвету, ни к ветру, ни к вечерним звездам. В конце октября она эту историю прекратила и быстро вернулась в Америку.
Прибыв туда, она огляделась — хотя сама не знала, что ожидает найти — определенно не Консидайна, который уехал с археологической экспедицией на Крит
. Но было ощущение потери, и она обрадовалась, получив телеграмму от Рипа Ван Кампа — он хотел срочно ее увидеть и предложил приехать на игру с Дартмутом
. Она поехала с чувством, что найдет нечто оставленное там… раннюю юность и иллюзии, потерянные год назад на Йельском стадионе.
Если университетский игрок и стоил когда-нибудь пять тысяч, то Рип в тот сезон их стоил. Команда была неважная — легкие беки, неопытные линейные, Рип ярко выделялся на их фоне. У него был собственный стиль, и ни один тренер не пытался его изменить — это было что-то вроде удержания в рамках правил, и многие судьи безуспешно пытались его подловить. Атака была короткая, колени и бедра он держал высоко, а локти на отлете, так что в критический момент казалось, что он обертывается вокруг игрока защиты, но на самом деле площадь контакта была так мала, что он успевал освободиться еще во время паса. А когда игрок, весящий меньше противника на тридцать-шестьдесят фунтов, проделывает такой номер из субботы в субботу, даже мистеру Гиттингсу трудно ожидать большего.
Сгорая от нетерпения, Кики встретила его после матча.
— Когда я смотрю на твою игру, чувствую себя восторженной школьницей, — сказала она.
— Хорошо бы так было.
— Да. По крайней мере, дирижировала бы болельщиками. А так от меня никакой помощи. Вот если бы у тебя были проблемы…
— Они есть, — сказал он нахмурясь. — У меня страшная неприятность. Поэтому я и дал тебе телеграмму.
— Рип, что такое? Что случилось?
Они сидели в чайной на Сачем-стрит
среди мужчин и девушек, на удивление тихих после матча. Оглядевшись, Рип достал газетную вырезку и дал ей.
ВОР, УКРАВШИЙ ДРАГОЦЕННОСТИ В УНИВЕРСИТЕТЕ, ВОЗВРАЩАЕТ ДОБЫЧУ. ДЕКАН ЙЕЛЬСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ПОЛУЧИЛ АНОНИМНУЮ ПОСЫЛКУ
Напуганный возбуждением в студенческом городке и нахлынувшими туда Фило Вэнсами
и Эркюлями Пуаро
, вор, орудовавший в общежитиях Йельского университета, вернул свою добычу стоимостью около трехсот долларов. Она была прислана вчера декану Маршу по почте и состояла из часов, заколок, бумажников и разнообразных ювелирных украшений. Судя по тому, как хорошо осведомлен вор о расписании лекций и пр., он скорее всего старшекурсник.
— И что? — спросила Кики.
— Я тебе говорил про моего брата Гарри, он второкурсник. Ему не повезло — на первом курсе сломал колено в футболе, играть больше не может. И стал вором. Я этого не понимаю. Парень из его группы его застукал и пришел ко мне. Я все до цента истратил, чтобы выкупить добро. Теперь мне нужны еще деньги.
— Из пяти тысяч? Ох, Рип, я думала их придержать, пока ты не закончишь университет.
— Ничего не могу поделать. Гарри мой брат. Он не сядет в тюрьму.
— Но ты же вернул вещи.
— Я тебе не все рассказал. Парень, который об этом знает, — мерзавец, и от него надо откупиться.
Они как будто спустились в другой мир. Для Кики Рип существовал отдельно от всякого прошлого — шедевр неизвестного скульптора. Сейчас на его плечи легла тень брата.
— А если он просто уйдет из колледжа, это не решит дела? Ему вообще-то здесь не место, раз он… — Она не смогла выговорить слово.
— Тот не успокоится. Конечно, я могу свернуть ему шею.
— Тебе нельзя в это ввязываться, Рип. — Она тяжело вздохнула. — Сколько он хочет?
— Он сказал — тысячу долларов.
— Ох, Рип! Я почти хочу, чтобы ты свернул ему шею.
— Сверну, если думаешь, что так лучше.
— Нет… нам придется ему заплатить. Но ты должен отослать брата, пока он еще чего-нибудь не натворил.
— Если он уйдет из колледжа, это будет выглядеть странно. — Рип нахмурился. — Я не могу его прогнать. Я тебе не говорил — мы выросли в сиротском доме, и я всегда его опекал.
Теперь она знала о нем все — и он нравился ей как никогда прежде.
— Но рано или поздно он устроит тебе еще что-то похуже — когда для тебя все только началось, а я уже придумала планы, как добыть еще денег… Рип, ты должен его отослать.
— В общем, ты видишь, какие у меня затруднения.
— Мы с ними разберемся, — сказала она, повеселев.
После ужина они гуляли в темноте по тенистой Хиллсайд-авеню; вдруг она повернулась к нему:
— Рип, ты мне так нравишься.
— Нравлюсь? Что это значит? Людям на стадионе я тоже нравлюсь.
Неожиданно для себя она солгала:
— Я думала о тебе все лето… без конца.
Он обнял ее одной рукой и притянул к себе. Луна была розовато-золотой в дымке, и в темноте бабьего лета звонили колокола. Так она стояла год назад с девичьей своей любовью, Алексом Консидайном, с другим мужчиной прошлым летом на палубе под звездами. Она была счастлива и растеряна — когда ты не влюблена, один симпатичный мужчина не отличается от другого. Но она чувствовала близость к Рипу — когда он рассказал ей о брате, она подумала, сколького он был лишен в жизни, и на миг ей показалось, что она может ему это возместить: полюбить его будет нетрудно. Ей досаждала ее бесполезная красота.
