— Ты не сможешь меня полюбить, — внезапно сказал он. — Это должен быть кто-то с головой на плечах.
Но когда они попрощались на вокзале и она заняла свое место в салон-вагоне, у нее родились разные новые мысли о нем. Поезд тронулся, кресло впереди повернулось, и она оказалась лицом к лицу с Алексом Консидайном.
Первой ее реакцией было — это не тот человек, которого она видела десять месяцев назад, а тот неизвестный, с кем она познакомилась когда-то, неизвестный с внимательными добрыми глазами, живым, понятливым, приветливым лицом, сразу ее расположившим. Она вспомнила и улыбнулась ему очаровательной улыбкой — и тем большим холодом повеяло от нее, когда улыбка сошла.
— Чудесно выглядишь, Кики, — тихо сказал он.
— Ты полагал, что я совсем увяну?
— Я без конца о тебе думал все лето.
То же самое она сказала Рину — и подумала, что это такое же преувеличение.
— Я собирался тебе завтра позвонить, — сказал он. — А потом увидел тебя после матча.
— Там впереди есть свободное место, — сказала она. — Ты не против туда пересесть?
— Против. В декабре на Крит возвращается экспедиция; думаю, было бы прекрасно, если бы ты поехала с нами — чтобы предотвратить толки, мы могли бы пожениться.
— Пожалуй, я сама пересяду, — сказала она. — Мое кресло над колесами.
— Ты же не хочешь, чтоб я извинялся, — сказал он. — Это было бы отвратительно.
— Все-таки почему ты меня бросил? — спросила она. — Сейчас ты мне никто, но хочется знать.
— Мне нужно было какое-то время побыть одному в мире. Когда-нибудь я объясню, а сейчас только одно в голове: я потерял без тебя десять месяцев жизни.
Сердце у нее совершило странный мемориальный тур по груди.
— Тебе понравилась игра? — спросила она. — Для гарвардца ты проявляешь необычный интерес к Йелю.
— Я тут немножко в роли агента. Тоже играл в футбол на первых двух курсах.
— Тогда мы не были знакомы.
— Ты ничего не потеряла. Я никаким Ван Кампом не был.
Она засмеялась.
— По-моему, я от тебя первого услышала эту фамилию. Ты сказал мне, что Йель его купил.
— Купил — но не уверен, что это принесет им много пользы.
Она сразу насторожилась:
— Что ты хочешь сказать?
— Я зря сказал. Пока мы точно ничего не знаем.
У Кики в голове замелькали варианты. Мистер Гиттингс спьяну проболтался о своей сделке? Это как-то связано с братом Рипа?
— Может кончиться ничем, — сказал он, — и мне не следовало об этом говорить: видимо, я должен считать его соперником.
— Ничего, Алекс. Я научилась не ждать от тебя многого.
Она встала и перешла на другое место, но он пришел следом и, наклонившись к ней, сказал:
— Не могу винить тебя, Кики, но очень хочу, чтобы ты была счастлива.
— Мне уйти в сидячий вагон
?
— Я сам уйду.
Она ненавидела его, на миг ей захотелось, чтобы Рип был здесь и хладнокровно, изящно «свернул ему шею». Но все-таки здесь не футбольное поле, и Рипа это не украсило бы. Бедный Рип, он ничего не сделал, только поднялся в мире благодаря своему великолепному телу.
Она безуспешно пыталась позвонить ему с вокзала, но на другое утро все же дозвонилась ему в столовую. Иносказательно передала ему разговор с Консидайном. Была долгая пауза на том конце, потом с ноткой отчаяния в голосе он сказал:
— Я всегда могу уйти из колледжа.
— Рип, не говори так. Но прошу, будь осторожен. Ты кому-нибудь говорил о Гиттингсе?
— Нет.
— Тогда ни в чем не признавайся. И… Рип, помни, что бы ни случилось, я с тобой.
— Спасибо, Кики.
— Нет, правда — что бы ни случилось. И я не против, если об этом будут знать все.
Возбужденная и встревоженная, она повесила трубку. Она чувствовала себя защитницей — и чувство как будто становилось подлинным. Она радовалась и гордилась им, когда он блестяще сыграл в матче с Принстоном. Там, тремя днями позже, она открыла футбольную страницу и ошеломленно прочла заголовок.
В ЙЕЛЕ ОТРИЦАЮТ СЛУХ О НАРУШЕНИИ ПРАВИЛ. ЗАМЕШАН ЗВЕЗДНЫЙ ИГРОК
Нью-Хейвен, Коннектикут. Председатель Йельской спортивной ассоциации сегодня опроверг слухи о том, что некий звездный футболист не будет играть в субботу в матче с Гарвардом.
«В субботу команда выйдет в том же составе, что на игре с Принстоном, — сказал он. — Мы не получали официальных протестов касательно правомочности участия кого-либо из игроков».
Слух пошел из Кембриджа, источник его проследили до Гарвардского клуба
в Нью-Йорке. Состав команды нынешнего года в Нью-Хейвене был весьма ограниченным — всего двенадцать «железных участников» были выставлены против Принстона, и потеря даже одного из ключевых игроков могла бы существенно сказаться…
Сердце у Кики замерло. Она снова перебрала в уме все возможные варианты утечки. Мистер Гиттингс отрицал какую бы то ни было неосторожность, но чек, выписанный на нью-йоркский банк, мог пройти через руки какого-нибудь гарвардца, и тот увидел на чеке знакомую фамилию. Впрочем, доказательства найти будет трудно. Кроме того, Кики не сомневалась, что Рип вел себя осмотрительно — прошлым летом отказался от предложения поиграть в бейсбол в отеле.
Запаниковав, она нашла телефонный номер Алекса Консидайна и внутренне вздрогнула при виде знакомых цифр. Он был в Кембридже, но сегодня его ждали обратно; она звонила ему снова и снова, не оставляя своего имени, — и упустила его в шесть часов, но узнала, что он будет обедать в Гарвардском клубе. Надела вечернее платье, приехала на Сорок четвертую улицу и попросила подозрительного швейцара передать ему записку. Он вышел — удивленный, без шляпы, — и сев с ним в соседнем ресторане, она сразу заговорила о деле.
— Утром видела газету. Это о Ван Кампе, да?
— Не могу тебе сказать, Кики.
— В поезде ты мне сказал. Я хочу знать, что ты против него имеешь.
Алекс замялся:
— Могу сказать вот что: будь у нас неопровержимые доказательства против него, мы бы уже предприняли действия.
— Значит, доказательств у вас нет?
— В данную минуту лично мне ни о каких доказательствах не известно.
Из его слов она поняла, как обстоит дело.
— Ты ожидаешь доказательств прямо сейчас.
— Кики, ты любишь этого человека?
— Да.
— Как-то мне не верится.
— Да? Если ты что-то сделаешь, чтобы его выгнали, я выйду за него завтра же вечером — если он захочет.
Алекс кивнул.
