Через две-три недели он встретил этого человека у стенда ЕРП перед супермаркетом Nordiska Kompaniet на Хамнагатан. В этот раз он решил не приближаться, но видел, что и здесь этот человек собирает у стенда любопытных.
Ларссон много размышлял об этом, особенно после того как полиция пригласила его побеседовать. Он уверен, что этот человек очень похож на тридцатитрехлетнего подозреваемого. Восемь лет назад у него была другая стрижка, подлиннее.
Ларссон – внештатный сотрудник Searchlight, радикального лондонского журнала, который пытается проводить журналистские расследования относительно ультраправых групп в Европе и США.
Северин
Стокгольм, лето 2014 года
За стеклом в кондитерской «Кафе Нюберга» – вся классическая шведская выпечка: зеленые тортики «Принцесса», шоколадные шарики, земляничные пирожные, плюшки. Кофе немного перестоял на горелке, но все же бодрит. Публика тут смешанная, но, когда спадает утренний наплыв клиентов, вокруг меня остаются в основном немолодые мужчины. Разговор касается самых разных тем, от мировой политики до звука бьющегося стекла минувшей ночью.
Стиг тоже любил посидеть в стокгольмских кафе, послушать, о чем толкуют за соседними столиками. От его знакомых я знаю, что в кафе он встречался с теми, кто предоставлял ему информацию. Его друзья рассказывают анекдот, как Стиг описывал им одно кафе, в то время только что открытое им для себя, а затем ставшее любимым. Оно называлось «Северин» – так же звали дедушку Стига. Вернее, Стиг считал, что оно называется «Северин», пока не обнаружил, что вывеской служило слово Servering, которое обычно по-шведски означает просто «ресторан» и в котором не горели две буквы.
Дедушка Стига Северин занимал в его жизни большое место даже через много лет после смерти. Северин всегда был «красным», даже кресло-качалка в его гостиной было красного цвета. Когда родители Стига оставили его ребенком на попечение дедушки и бабушки по материнской линии, Стигу понравилось у них, хотя Северин и его супруга Текла жили очень скромно – к этому Стиг быстро привык. Их дом, может, и не был просторен, зато мальчик пользовался безграничной свободой в деревне Моглиден, недалеко от Норше во внутренней части Северной Швеции. Дома там выстроились друг за другом вдоль одной гравийной дорожки. В три года Стига отпускали одного гулять по всей деревеньке. Очень скоро он начал называть Северина «папой», а Теклу «мамой» – ведь сколько он себя помнил, он всегда жил с ними. Когда приезжали его отец Эрланд и мать Вивианне, он называл их по именам, хотя и знал, кем кто на самом деле ему приходится.
Мальчиком Стиг проводил много времени в мастерской Северина, где тот чинил соседскую газонокосилку или карбюратор. Здесь же Северин беседовал о политике с теми, кто его навещал. Стиг впитывал все, что слышал.
Северин ненавидел нацизм, а еще больше ненавидел нацистов, которые после войны надели маски и затаили порочную идеологию в сердцах. Таких было немало, они занимали высокие должности, выше, чем могли представить себе обыватели. Стиг учился на этих разговорах деда. Не так много ребят в Северной Швеции интересовались политикой, поэтому развитие маленького Ларссона считали преждевременным.
Когда ему исполнилось девять лет, его жизнь печально изменилась. Накануне осенью Северин перенес первый инфаркт и с тех пор чувствовал себя нехорошо. Доктор из Норше дал ему строгие предписания, но Северин ими пренебрегал. Прошел год, и страх перед новым инфарктом ослабел. 13 декабря 1962 года, в праздник Святой Лусии, дед Стига работал в своей мастерской. После полудня ему стало плохо, и он вынужден был прилечь на скамейке. У него стала сильнее обычного неметь рука, и он решил отправиться домой. Нужны были нечеловеческие усилия, чтобы одолеть всего несколько сот ярдов. Он и не одолел, упал лицом в снег.
На вопли детей, игравших в снежки и увидевших, как падает Северин, прибежало несколько взрослых. Старика, страшно побледневшего, затащили в машину соседа, куда села дрожавшая Текла и протиснулся Стиг. Было легко поверить, что дед уже мертв, хотя поначалу он пришел в сознание. В клинике Норше доктор, осмотревший его и провозившийся с ним два часа, сказал Текле, что второй инфаркт едва не убил Северина и что ему придется остаться в клинике.
Текла Бострём расплакалась от облегчения. Через час им со Стигом позволили увидеть Северина, лежащего на больничной койке. Он тяжело дышал и мало напоминал человека, еще вчера весело гонявшегося за Стигом по маленькому домику в Моглидене. Его глаза казались пустыми, он, похоже, с трудом понимал, кто такие Текла и Стиг. Бабушка взяла мужа за руку и начала утешать, уверяя, что все будет хорошо.
Четыре дня спустя врач решил, что Северин достаточно окреп, чтобы вернуться домой. Ему разрешались лишь короткие прогулки тихим шагом, запрещены были физические нагрузки, предписано регулярно принимать лекарства. Через три недели он мог бы опять начать понемногу работать.
Третий инфаркт случился утром за четыре дня до Рождества. Заглянув на кухню, где лежал Северин, спросить, не хочет ли он сэндвич на завтрак, Текла обнаружила его уже мертвым. Она замерла и онемела – с метлой в руке. Стиг почувствовал, что что-то произошло, и прибежал из комнаты с верхнего этажа. Увидев сцену в кухне, он бросился к парадной двери и стал звать на помощь. На крик мальчика прибежал сосед, разгребавший лопатой снег.
Северин лежал со скрещенными на груди руками и закрытыми глазами, а Текла неистово мела пол на кухне. Стиг яростно бил деда по ноге и громко ругал, что тот его покинул, не обсудив сперва этого с ним. Они с Теклой ощущали пустоту в душе, которую оставил по себе Северин. Через пару часов за мальчиком приехали Эрланд и Вивианне. Но годы, проведенные в Моглидене, наложили отпечаток на всю дальнейшую жизнь Стига.
Кафе
Увлеченность борьбой против правого экстремизма по-разному проявляла себя в жизни Стига, без перерывов со времени смерти деда. Однако только в последние несколько лет он начал находить подход к этой проблеме. Рассказы Северина о Второй мировой войне и послевоенных годах пробудили интерес Стига. Он задавался вопросом, почему его дед пострадал из-за того, что в нем подозревали коммуниста, а сторонники нацистов продолжали спокойно работать в нейтральной Швеции. Стиг был еще ребенком, когда стал понимать, как несправедливо обошлись с его дедом. Может быть, желание отомстить за раннюю смерть деда в пятьдесят шесть лет так подействовало на Стига. В любом случае он намеревался посвятить всю жизнь борьбе с несправедливостью и нетерпимостью, особенно в форме фашизма, расизма и сексизма.
Но множество задач, занимавших Стига разом, отнимали уйму времени. Он выслеживал ультраправых, открыл журнал, писал книги. И кроме того, вел расследование убийства Пальме. На некоторые другие увлечения и на отношения с Эвой времени уже не хватало. Ему всегда нужны были еще одна чашка кофе или еще одна сигарета, чтобы поддержать тонус. Ни минуты, чтобы расслабиться или заняться гимнастическими упражнениями.
Он стал набирать вес, здоровье пошатнулось. И это напоминало Стигу о том, что и ему отпущено ограниченное число лет, как и деду. Столько всего оставалось несделанным! Иногда я чувствовал, что мне поручили работу огромной важности – вдохнуть жизнь в кипы старых документов, в надежде, что там проблеснет необходимый намек на разгадку.
