Подсознание (ид, «Оно», дикий зверь в подвале), вероятно, вырастает из рептильного мозга, продукта досоциальной эволюции мозга. Супер-эго («Сверх-Я»), или, нестрого говоря, совесть, является более поздним изобретением. Это источник запретов и чувства вины, нацеленных на то, чтобы ограничить ид для обеспечения генетического успеха. Супер-эго не дает нам, скажем, причинять вред родным братьям и сестрам и пренебрегать друзьями. Эго («Я») находится в середине. Его конечные, хотя и неосознанные, цели – это цели ид, однако преследуются они с учетом долгосрочной перспективы, памятуя о предостережениях и нотациях супер-эго.
На сходство между фрейдистским и эволюционным взглядами на психический конфликт обратили внимание в своих работах психолог Рэндольф Нессе и психиатр Алан Ллойд. Они рассматривали этот конфликт как столкновение конкурирующих защитных механизмов, выработанных эволюцией, с целью обеспечения здравого руководства, так же как напряженность между ветвями власти призвана обеспечить эффективное управление. Основной конфликт разворачивается «между эгоистическими и альтруистическими побуждениями, между стремлением к удовольствию и нормативным поведением, а также между интересами индивида и группы. Функции ид соответствуют первым компонентам этих пар, а функции эго и супер-эго – вторым»; для вторых характерна «отсроченная выгода от социальных отношений»
[637].
Описывая напряженность между краткосрочным и долгосрочным эгоизмом, дарвинисты иногда прибегают к метафоре «подавление». Психоаналитик Малкольм Славин высказал предположение, что дети могут подавлять эгоистичные мотивы, чтобы не потерять благосклонность родителей, и тут же возвращаться к ним, как только потребность угождать минует
[638]. Другие специалисты подчеркивали, что мы нередко подавляем эгоистичные импульсы по отношению к друзьям и даже можем подавлять воспоминания о проступках друга, особенно если тот полезен нам или обладает высоким статусом
[639]. Впоследствии проступок может всплыть в памяти, если друг потеряет свой статус или иначе упадет в наших глазах. Сфера секса, конечно же, тоже изобилует подобными подавлениями. Например, мужчине будет легче убедить женщину в своей будущей преданности, если он не будет в этот момент в красках представлять себя с ней в постели. Сексуальный импульс может расцвести позже, когда почва будет подготовлена.
Как отмечали Нессе и Ллойд, подавление – лишь один из многих «защитных механизмов эго» (о которых, в частности, писала дочь Фрейда Анна и которые стали частью его теории). Другие защитные механизмы также можно проанализировать с помощью эволюционной теории. Например, «идентификация» и «интроекция» (перенимание ценностей и черт других людей) может быть способом сблизиться с влиятельным человеком, который «распределяет статусы и вознаграждает всех, кто поддерживает его убеждения»
[640]. И «рационализация» – выдумывание псевдообъяснений, скрывающих наши истинные мотивы. Продолжать?
В общем, надо отдать Фрейду должное, он (и его последователи) выявил много психических механизмов, которые могут иметь глубокие эволюционные корни. Он справедливо рассматривал психику как место бурных коллизий, большей частью скрытых. Он видел и источник этих бурь – животное, преисполненное жестокости, рождается в сложной и неминуемой социальной сети.
Но когда Фрейд переходил от общих рассуждений к конкретным случаям, то нередко ставил неверные диагнозы. Главным источником напряжения в человеческой жизни он считал конфликт не между индивидом и обществом, а между индивидом и культурой. В книге «Недовольство культурой» он так описывает проблему: людей сталкивают вместе, велят усмирять сексуальные импульсы и вступать в «любовные отношения с вытеснением мотивов» и при этом не только жить с соседями в согласии, но и «возлюбить ближнего, как самого себя». Однако, замечает Фрейд, «человек не является мягким и любящим существом, которое в лучшем случае способно на защиту от нападения. Нужно считаться с тем, что к его влечениям принадлежит и большая доля агрессивности. Поэтому ближний является для него не только возможным помощником или сексуальным объектом; всегда есть искушение сделать ближнего своего средством удовлетворения агрессивности, воспользоваться его рабочей силой без вознаграждения, использовать как сексуальный объект, не спрашивая согласия, лишить имущества, унизить, причинить боль, мучить и убивать. Homo homini lupus». Нет ничего удивительного в том, что люди настолько несчастливы, ведь «первобытному человеку действительно было лучше тем, что он не знал никаких ограничений на свои влечения»
[641].
Последняя фраза – миф, развенчание которого лежит в основе эволюционной психологии. Времена, когда наши предки «не знали никаких ограничений на свои влечения», кончились так давно, что и определить невозможно. Даже шимпанзе приходится усмирять свои хищные побуждения, поскольку ближний способен оказаться, по словам Фрейда, «возможным помощником», и тогда сдержанность окажется более выгодна, чем агрессия. Самцам шимпанзе (и бонобо) нередко приходится подавлять свои сексуальные побуждения, когда самки требуют от них еду и другие услуги в обмен на секс. У человека данная тенденция усиливалась по мере роста мужских родительских инвестиций, и мужчины столкнулись с обширными «ограничениями» на свои сексуальные импульсы задолго до появления современных культурных норм, сделавших их жизнь еще более сложной и печальной.
Дело в том, что подавление и подсознание – продукты миллионов лет эволюции; они развились задолго до появления культуры, которая еще более усложнила нашу психическую жизнь. Новая парадигма позволяет увидеть генезис этих механизмов. Теории родственного отбора, межпоколенческого конфликта, родительских инвестиций, реципрокного альтруизма и иерархии статусов подсказывают, какие виды самообмана «одобряются» эволюцией, а какие нет. Если современные фрейдисты научатся улавливать эти подсказки и корректировать свои идеи, то, возможно, они смогут спасти имя Фрейда от забвения – неизбежного, если их оттеснят дарвинисты.
Постмодернистская психика
Очевидно, что дарвинистское понимание подсознания более фундаментальное, чем фрейдистское. Эволюционные психологи полагают, что источники самообмана более многочисленны, разнообразны и коренятся глубже, а граница между сознательным и подсознательным более размыта. Фрейд определил фрейдизм как попытку указать «Я, что оно не является даже хозяином в своем доме, а вынуждено довольствоваться жалкими сведениями о том, что происходит в его душевной жизни бессознательно»
[642]. С точки зрения дарвинизма здесь роль Я даже переоценивается: оно предстает как психическая сущность, наделенная ясным видением, но вводимая в заблуждение. Эволюционному же психологу заблуждение кажется настолько вездесущим, что целесообразность размышлений о каком-то ядре искренности вызывает серьезные сомнения.
