Нетипичное распределение родительского вклада свойственно и некоторым птицам, например плавунчику (включая два вида морских бекасов). Пока самцы высиживают яйца, самки вольны отправиться на поиски «приключений». И здесь наблюдается ожидаемый отход от стереотипов. У плавунчика именно самки крупнее и ярче – явный признак того, что в данном случае половой отбор работает наоборот: самки соперничают за самцов. Один биолог наблюдал, как самки «ссорятся и красуются друг перед другом», в то время как самцы терпеливо высиживают яйца
[68].
Честно говоря, Уильямс знал, что эти виды отклоняются от стереотипов, когда писал данное утверждение в 1966 году. Однако последующие исследования не только подтвердили, но и существенно расширили его «прогноз». Обширный родительский вклад самцов, как оказалось, приводил к ожидаемым последствиям у других птиц: панамского древолаза, водяного жука (самцы водяного жука переносят оплодотворенные яйца на своих спинах) и мормонского сверчка. В общем, пока прогноз Уильямса не встретил серьезных возражений
[69].
Человекообразные обезьяны и мы
Как бы там ни было, имеется еще одна важная группа эволюционных свидетельств, подтверждающих различия между мужчиной и женщиной. Это наши ближайшие родственники. Человекообразные обезьяны – шимпанзе, карликовые шимпанзе (бонобо), гориллы и орангутаны, разумеется, не являются предками человека; все они эволюционировали своим путем, отличным от нашего. Наши ветви на эволюционном древе разошлись чуть более 8 миллионов лет назад (с шимпанзе и бонобо) и 16 миллионов лет назад (с орангутанами)
[70]. На самом деле это не очень давно. (Для ориентира: наш предполагаемый предок австралопитек, череп которого имел типично обезьяньи размеры, но который ходил прямо, возник 6–4 миллионов лет назад. Homo erectus – вид, чей мозг находился посередине между нашим и обезьяньим и сумел открыть огонь, – сформировался примерно 1,5 миллиона лет назад
[71].)
Близость человека и человекообразных обезьян на эволюционном древе наводит на мысль: если некий признак имеется и у них, и у нас, то причина – общее происхождение. Другими словами, этот признак существовал у нашего общего протообезьяньего предка, жившего 16 миллионов лет назад, и с тех пор присутствует во всех наших родственных линиях. Примерно той же логике вы бы следовали, если бы отыскали четырех своих дальних родственников, обнаружили, что у всех у них карие глаза, и решили, что карие глаза были либо у их общего прапрадедушки, либо у их общей прапрабабушки. Это отнюдь не бесспорный вывод, однако он вызывает большее доверие, нежели аналогичное заключение, сделанное по глазам только одного из родственников
[72].
Человек и человекообразные обезьяны обладают целым рядом общих признаков. Говоря о многих из них – скажем, о руке с пятью пальцами, – напоминать об этом нет необходимости; никто и так не сомневается в генетике человеческой кисти. Однако в случае психических особенностей, генетический субстрат которых неясен до сих пор – например, разных сексуальных аппетитов мужчин и женщин, – сравнение с человекообразными обезьянами может оказаться весьма кстати. Кроме того, стоит потратить несколько минут, чтобы поближе узнать наших ближайших родственников. Кто знает, как много общего есть между их психикой и нашей – хотя бы в силу нашего с ними единого происхождения?
Самцы орангутанов – одиночки и бродяги, тогда как самки предпочитают более оседлый образ жизни, каждая на своей территории. Самец может монополизировать одну, две или даже больше таких территорий, хотя у крупных монополий есть существенный минус – они влекут за собой необходимость постоянно отгонять соперников. Когда миссия завершена и самка рождает детеныша, самец исчезает, но может вернуться через несколько лет, когда беременность будет снова возможна
[73]. До тех пор он даже не пишет письма.
Цель самца гориллы – стать вожаком стаи, объединяющей нескольких взрослых самок, их юное потомство и, может быть, даже несколько молодых самцов. Только доминантный самец имеет доступ к самкам, а потому юные самцы вынуждены соблюдать дистанцию (впрочем, по мере старения вожак может добровольно передать им часть своих «супружеских» обязанностей)
[74]. С другой стороны, вожак обязан противостоять чужим самцам, каждый из которых стремится отбить одну или несколько его самок и, следовательно, настроен весьма решительно и агрессивно.
Жизнь самца шимпанзе тоже полна драк и поединков. Он пытается забраться на высшую ступень иерархии, которая сложнее и гибче по сравнению с иерархией горилл. И опять же, доминирующий самец, без устали охраняющий свой ранг посредством нападок, запугиваний и хитрости, первым получает право на любую самку – прерогатива, которой он с особым рвением пользуется в период овуляции
[75].
Карликовые шимпанзе, или бонобо (в действительности это другой вид, не шимпанзе), пожалуй, самые эротичные из всех приматов. Их половая жизнь принимает разные формы и часто никак не связана с размножением. Периодическое гомосексуальное поведение (самки, например, часто трутся гениталиями друг о друга), скорее всего, просто способ сказать: «Давай будем друзьями». И все же, если говорить в общем, социополовой контур бонобо отражает таковой у обычных шимпанзе: выраженную иерархию самцов, определяющую доступ к самкам
[76].
Среди огромного многообразия социальных структур у этих видов проглядывает (пусть даже в минимальной форме) главная тема настоящей главы – если самцы отчаянно жаждут заняться сексом и прилагают к этому все усилия, то самки стараются гораздо меньше. Это не значит, что самкам не нравится секс. Они обожают секс и нередко сами его инициируют. Как ни странно, самки видов, наиболее близких к человеку – шимпанзе и бонобо, особенно склонны к вольной половой жизни, в том числе и частой смене партнеров. И все-таки самки человекообразных обезьян не делают того, что делают самцы: не ищут секс повсюду, не рискуют ради него жизнью и конечностями и не стремятся спариться с максимально возможным количеством партнеров в любом месте в любое время.
