Важность молодости у женщины помогает объяснить мужскую заинтересованность в физической привлекательности супруги (которую Басс также обнаружил во всех 37 культурах). У типичной «красивой женщины» (в рамках одного из исследований ученые объединили предпочтения разных мужчин) большие глаза и маленький нос. Поскольку по мере старения глаза женщины будут казаться меньше, а нос – больше, эти составляющие «красоты» можно считать своеобразными маркерами молодости и, следовательно, фертильности
[99]. Женщины менее придирчивы к внешности; пожилой мужчина, в отличие от пожилой женщины, скорее всего фертилен.
Другая причина относительной гибкости женщин в вопросах мужской симпатичности может заключаться в том, что у женщин есть другие поводы для беспокойства. Например: будет ли данный конкретный мужчина обеспечивать детей всем необходимым? Увидев красивую женщину рядом с уродливым мужчиной, мы часто полагаем, что он либо обладает толстым кошельком, либо высоким статусом. На самом деле исследователи не только доказали экспериментальным путем, что люди действительно склонны к такому выводу, но и что этот вывод нередко соответствует истине
[100].
Что касается оценки характера – точнее, степени доверия, которую заслуживает тот или иной человек, то и здесь мужские предпочтения отличаются от женских, ибо предательство, угрожающее его генам, отличается от предательства, угрожающего ее генам. Если естественный страх женщины – это прекращение инвестиций, то естественный страх мужчины – инвестировать не туда. Век генов мужчины, который тратит время на воспитание чужих детей, недолог. В 1972 году Триверс отметил, что у самцов вида с высоким отцовским вкладом и внутренним оплодотворением «должна развиться адаптация, помогающая гарантировать, что потомство самки – его собственное»
[101].
Все это может показаться крайне умозрительным – так оно и есть. Однако данную теорию, в отличие от теории о мужской любви как искусном самообмане, легко проверить. Через много лет после того, как Триверс предположил, что мужчины могут от природы обладать встроенной «антирогоносной» технологией, Мартин Дали и Марго Уилсон нашли ей подтверждение. Если величайшая дарвинистская опасность для мужчины – адюльтер, а для женщин – «дезертирство», заключили они, то мужская и женская ревность должны отличаться
[102]. Так, главным источником мужской ревности должна быть сексуальная неверность; женщина же, хотя она вряд ли будет приветствовать внесемейные похождения супруга, ибо те потребляют время и ресурсы, которые иначе предназначались бы ей, должна больше беспокоиться об эмоциональной неверности – разновидности магнетического влечения к другой женщине, которое может еще больше сократить приток ресурсов.
Оба прогноза подтверждаются как народной мудростью, так и накопленными за последние несколько десятилетий научными данными. Что больше всего сводит мужчин с ума, так это мысль о том, что их супруга спит с другим мужчиной; однако, в отличие от женщин, они не зацикливаются на эмоциональной стороне вопроса. Жены со своей стороны тоже находят сексуальную неверность травмирующей и резко реагируют на нее; впрочем, конечным результатом часто становится кампания по самоусовершенствованию: они сбрасывают лишний вес, делают макияж, «отвоевывают мужа назад». Мужья склонны реагировать на неверность яростью; но даже после того, как она проходит, они часто сохраняют неприязнь, омрачающую отношения с изменщицей
[103].
Оглядываясь назад, Дали и Уилсон заметили, что данный базовый паттерн психологи обнаружили еще до того, как появилась теория родительского вклада. Сегодня психологи-эволюционисты подтвердили его в мельчайших подробностях. Так, Дэвид Басс прикреплял электроды к мужчинам и женщинам и просил их представить своих партнеров, делающих разные неприятные вещи. Когда мужчины представляли себе сексуальную неверность, частота их сердцебиения повышалась, словно после трех чашек кофе, выпитых подряд. Они потели, морщили брови. У женщин все было наоборот: эмоциональная неверность – любовь к другой, а не сам секс, – вызывала более выраженный физиологический дистресс
[104].
В наше время логика, лежащая в основе мужской ревности, претерпела существенные изменения. Сегодня неверные женщины пользуются контрацептивами и, следовательно, не заставляют мужей тратить двадцать лет на заботу о генах другого мужчины. Но ослабление логики явно не привело к ослаблению ревности. Для среднестатистического мужа тот факт, что его жена вставила вагинальный колпачок перед совокуплением со своим тренером по теннису, – слабое утешение.
Классический пример адаптации, пережившей свою логику, – пристрастие к сладкому. Наша любовь к сладкому развилась для среды, в которой существовали фрукты, но не конфеты. Теперь, когда всем известно, что сладкое может привести к ожирению, люди стараются побороть эту страсть, и иногда им даже удается. К несчастью, методы, которыми мы при этом пользуемся, преимущественно носят косвенный характер и требуют немалых усилий; такова наша биология – приятные ощущения, которые вызывает сладкое, почти не поддаются изменению (за исключением, скажем, многократного их сочетания с болезненным ударом током). Аналогичным образом базовый импульс ревности трудно погасить. И все же в той или иной степени люди могут его контролировать; более того, при достаточно веских на то основаниях они могут контролировать даже некоторые проявления ревности, например рукоприкладство. Какие это основания? Скажем, перспектива угодить в тюрьму.
Чего еще хотят женщины?
Прежде чем более подробно исследовать отпечаток, который оставила женская неверность на мужской психике, неплохо бы выяснить, почему эта неверность вообще существует. Почему женщина обманывает мужчину, рискуя вызвать гнев и лишиться инвестиций, хотя это никак не увеличивает численность ее потомства? Какая награда могла бы оправдать столь опасное предприятие? Как ни странно, на этот вопрос есть больше ответов, чем вы можете себе представить.
