Действительно, получение подобных материалов «связано с большим риском», а в данном случае, как выясняется, эти материалы передавали «по дружбе». Перекрытие сеульских и токийских материалов могло свидетельствовать лишь о том, что они готовились на одной «кухне».
Что касается содержания материала, то в данном случае речь шла о квалифицированной подготовке дезинформационного материала, которая предполагала обязательное наличие в нем части подлинных материалов. Подлинный материал предназначался для того, чтобы скрыть дезинформацию и приводился отрывочно, что не давало возможности делать адекватные выводы из сообщаемой информации.
Часть материалов, полученных от «Кротова», была отправлена на экспертизу в 5-е (бывшее Разведывательное) Управление РККА в августе 1939 года. В Заключении к присланным материалам из 5-го отдела ГУГБ (бывший ИНО) по мобилизации японской армии на 1939 год и приказам о перемещениях и назначениях отмечалось: «Сопоставив указанные материалы с имеющимися документальными данными 5-го Управления РККА (приказы военного министра о назначении офицерского состава японской армии) можно сделать следующее заключение:
1. Мобплан за 1939 год правильно отображает существование 17 кадровых дивизий и 13 пехотных дивизий второй очереди…
2. Существующие авиационные части и соединения в мобилизационном плане действительно отражены. Не указаны авиационные соединения, дислоцированные в Маньчжурии. В плане они отсутствуют. Есть основание предполагать, что эти авиачасти существуют и развертываются в соответствии с таблицей № 2…
4. Данные об артиллерии РГК и кавалерийских частях совпадают с ранее имевшимися данными…
Выводы: …2. Отсутствие таблицы № 2 не позволяет сделать правильное заключение о правдивости материала. Есть основание полагать, что наличие таблицы № 2 внесло бы ясность для окончательного заключения о реальности и правдивости данного плана.
3. Считать необходимым материал как отражающий ряд действительных положений по организации и отмобилизованию всей японской армии, передать в 5-е Управление РККА для тщательного изучения и сравнения с другими документальными материалами.
Приказы о перемещениях и назначениях офицеров японской армии при проверке по отдельным назначениям соответствуют действительности.
Считаем, что данные материалы необходимо передать в Оперативное управление Генерального штаба»
[307].
Как видим, формулировки обтекаемые и осторожные. Заключение подписали председатель комиссии комбриг Иванов и члены комиссии полковник Шевченко и майор Иванов.
Второе заключение по японским документам, данное аналитиками военной разведки в октябре, было более однозначным и, казалось, отметало все подозрения в дезинформации:
«1. Данные японских документов в сборнике № 14 при сопоставлении с документальными данными, имеющимися в 5-м Управлении, показывают, что данный материал не содержит в себе указаний дезинформационного порядка.
2. По документу № 6, который является приказом о мобилизации японской армии на 1938 год — ввиду отсутствия аналогичных материалов в 5-м Управлении трудно установить его действительность. При ознакомлении с указанным материалом не обнаружено фактов, говорящих о дезинформационном характере настоящих материалов.
3. Данные, указанные в сборнике японских документов № 8, не вызывают сомнения в их достоверности. Материал подтверждается рядом аналогичных документов, находящихся в 5-м Управлении РККА. Документы, изложенные в сборниках материалов №№ 8, 6 и 14, подлежат срочной передаче для детального изучения в 5-е Управление РККА»
[308].
Все это говорит лишь о качестве дезинформации, подготовленной японскими специалистами. В приведенном тексте присутствует оценка всего трех сборников японских документов, проходивших под № 6, 8 и 14, и ничего не говорится об остальных документах, проходивших под другими номерами.
Что касается следствия, то для него не составляла загадки «подлинность» получаемых от «Кротова» документов. Из протокола допроса переводчика с японского языка Клётного от 6 сентября 1939 г.: «…Осенью 1937 года от Журбы был получен мобилизационный план японской армии, о чем мне стало известно от Косухина. Я спросил Косухина, является ли этот материал подлинным или дезинформационным. Косухин ответил, что материал является дезинформационным. Он готовился японской разведкой еще в период работы Косухина в Японии, о чем говорил ему Журба. Журба мне сказал, что качество дезинформационных материалов не удовлетворяет японскую разведку и что в настоящее время встал вопрос об организации дезинформации самого серьезного значения, что сейчас японская разведка подготавливает такой материал, как мобилизационный план, и что японская разведка решила эти материалы передавать по линии каналов НКВД и что в этом вопросе я должен ему помочь. Тогда же при встрече с Фусэ (японский разведчик, с которым Клётный встречался в Кобэ и Токио. — М.А.) он подтвердил переданные мне сообщения Журбы, сказав, что Япония накануне войны с СССР и что главная задача разведки сводится к тому, чтобы снабдить СССР наиболее важными сведениями о японской армии и организовать так, чтобы эти материалы были оформлены солидно и правдоподобно…»
[309].
В данном случае «признание», подсказанное следователем Клётному, впоследствии осужденному за шпионаж в пользу Японии, необходимо поставить под сомнение.
Многолетнее сотрудничество с «Кротовым» было, в конце концов, прервано — не выдержал двойной игры агент-подстава. Прозрение у руководства 5-го отдела ГУГБ НКВД наступило слишком поздно. Была предпринята запоздавшая и неуклюжая попытка оправдаться и «сохранить лицо»: «…Постепенно в работе с “Кротовым” стало происходить что-то непонятное: агент стал нервничать, ссылаться на занятость, изменение условий работы, ужесточение режима секретности, стал требовать большие суммы вознаграждения.
Настораживающие признаки стали проявляться и в его поведении: обычно осторожный и аккуратный, он вдруг стал пренебрегать элементарными мерами безопасности. Дело дошло до того, что по просьбе агента встречи с ним были перенесены в парк Хибия в самом центре Токио, напротив императорского дворца. Рядом находилось Главное жандармское управление, из окон которого можно было наблюдать не только за прогуливавшимися парочками, но и за контактом агента с советским разведчиком…
Настораживающие информации стали происходить и с передаваемой источником информацией — документы по-прежнему были подлинными, сведения представляли несомненный интерес, но агент почему-то забывал фотографировать самые важные страницы мобилизационных планов, снятая им пленка не позволяла рассмотреть расположение на карте новых японских авиационных полков на границе с Советским Союзом, а на следующей встрече следовало не вполне внятное объяснение, что “документы уже ушли наверх”».
