В число полезных знакомств, которые Отту удалось завести с японскими офицерами, вошли две неординарные личности. Первая — Доихара Кэндзи, в 1931 г. начальник разведывательной службы Квантунской армии, главный организатор Маньчжурского инцидента; затем начальник разведывательной военной миссии в Мукдене. Доихара владел тринадцатью языками и диалектами. Его агенты пытались проводить диверсии против Советского Союза на границе с Маньчжурией. Организация терактов, диверсий и проведение специальных операций на территории СССР должны были заинтересовать Отта.
Второй неординарной личностью, с которой Отта в последующем связывала личная дружба, был сорокасемилетний полковник Осима Хироси, владевший немецким языком
[386]. В начале 1920-х он был военным атташе в Будапеште и Вене, затем командовал пехотным полком, руководил отделом Генштаба японской армии, был военным атташе Японии в Берлине и являлся одним из инициаторов Антикоминтерновского пакта (Осима подписал его как представитель Японии). Осиме во время командировки Отта вменялось в обязанность отвечать на его вопросы и предоставлять требуемые материалы.
Последующее развитие событий — назначение Ойгена Отта военным атташе в Токио — позволяет предположить, что командировка в Японию была необходимым предварительным этапом: она предполагала, что в ходе решения поставленных задач Отт проявит свои способности устанавливать и поддерживать контакты с представителями японской армии.
Свое первое письмо-доклад в Центр, подводившее итог четырехмесячного пребывания в Японии, Зорге завершил словами: «К сожалению, большего я ничего вам не могу сообщить. Во-первых, я лежу уже три недели больным в постели, и поэтому очень стеснен, но это скоро пройдет. Потом я здесь только четыре месяца, и четыре месяца для такой страны ничего не значат. Значит, вооружитесь терпением. Самый лучший из вас не смог бы сделать больше за это время в этой обстановке. Подчеркиваю особенную товарищескую помощь наших людей в Ш[анхае]. С сердечным приветом, Рамзай».
Невозможно не оценить на редкость позитивное и доброжелательное отношение Зорге к своим соратникам, готовность видеть в них только положительное, оправдывать допущенные ими ошибки и затушевывать отрицательные черты, что отличало его от его «товарищей по оружию», которые охотно «бросали в него камни» и даже «стреляли в спину» на протяжении всей его недолгой жизни.
3.3. «Особенно трудно здесь из ничего кое-что создать»
(из письма Рамзая в Центр от конца мая 1934 г.)
Как только Зорге обзавелся домом, он приступил к разностороннему и углубленному изучению проблем Японии, включая ее историю, литературу, политику, экономику, нравы и обычаи японского народа, начал собирать книги по истории и культуре Страны восходящего солнца.
«Знания дел работы в Японии, которые я получил в результате самообразования, ничуть не уступали тому, что мог дать немецкий университет, — писал Зорге в «Тюремных записках». — Мне были хорошо знакомы европейская экономика, история, политика; я провел три полных года в Китае, изучал его древнюю и современную историю, его экономику и культуру и занимался обширными исследованиями в области его политики. Кроме того, еще будучи в Китае, я написал несколько работ о Японии, стараясь получить общие представления об этой стране. Я хочу еще добавить, что, нагрузив себя этими предварительными исследованиями и практическими упражнениями, все разнообразные проблемы я рассматривал полностью с марксистской точки зрения. Можно со мной не согласиться, но я убежден, что исследования, основанные на марксистской теории, требуют анализа коренных, базовых проблем — экономических, исторических, социальных, политических, идеологических и культурных. Поэтому, если мы стремимся к пониманию основных проблем той или иной страны, этот метод, естественно, в значительной степени облегчает нашу работу и содействует ей. Используя именно этот метод, я осенью 1933 года приступил к глубокому изучению проблем Японии»
[387].
Однако, если принять во внимание публикацию в октябре и ноябре 1933 г. двух статей Зорге в газете «Берлинер бёрзен-курир», то начатое в Китае изучение Японии было продолжено по возвращению его в СССР из Шанхая.
«Глубокое» изучение Японии, по словам Зорге, выглядело следующим образом: «Во время моего ареста у меня дома было от 800 до 1000 книг, что, похоже, явилось источником значительного раздражения для полиции. Большая часть этих книг была посвящена Японии. Создавая свою библиотеку, я собирал все издания японских книг на иностранных языках, которые мог достать; лучшие книги, написанные иностранцами о Японии, и лучшие переводы основных японских художественных произведений. Например, у меня были английский перевод «Ниппон сёки» (книга, высоко ценимая коллекционерами), английский перевод “Кодзики”, немецкий — “Манъёсю”, английский — “Хэйки моногатари”, перевод выдающегося, с мировой славой произведения “Минамото-симоногатари” и др. Я с большим усердием занимался японской древней историей (к которой даже сейчас я испытываю интерес), древней политической историей, а также древней социальной и экономической историей. Я скрупулезно изучал эпохи императрицы Дзингу, Вако и Хидэёси, довольно многое, написанное мной, основано на материалах истории экспансии Японии с древних времен. В моих исследованиях очень пригодились многочисленные прекрасные переводы по древней японской экономике и политике.
Древнюю Японию изучали многие иностранцы, поэтому не приходилось особо усердствовать при поиске необходимых материалов. Думаю, что я смог собрать гораздо больше материалов, чем обычный иностранец.
Используя все это как отправную точку для исследований, мне было легче взяться за проблемы современной японской экономики и политики. Я тщательно изучил аграрный вопрос, затем мелкое и крупное производство и, наконец, перешел к тяжелой промышленности, хотя плотное покрывало секретности, обусловленной принятыми в последние годы законами, сделало мои исследования недостаточно результативными и даже опасными. Конечно, я также изучал социальное положение японских крестьян, рабочих и мелкой буржуазии, в начальный период у меня была возможность заниматься и этим. Я максимально, насколько мог, использовал оригинальные японские материалы, такие, как экономические журналы и публикации правительственных учреждений.
Прекрасные материалы для исследований предоставили бесчисленные внутриполитические конфликты между парламентской группировкой и правыми экстремистами по поводу недостатка зерна и инцидента 26 февраля 1936 года. Происходившие время от времени политические инциденты были так хорошо ясны человеку, прекрасно знающему старую японскую историю, как не могли и представить в тайной политической полиции. Можно было легко понять внешнюю политику современной Японии, если рассмотреть ее в свете старой японской истории. Поэтому, зная древнюю историю, можно было сразу дать оценку проблемам японской внешней политики.
Меня интересовало также и развитие японской культуры и искусства, я изучал эпохи Нара, Киото, Токугава, влияние различных китайских школ, а также современный период с эпохи Мэйдзи.
