В отчете с сентября 1933 г. по июль 1935 г. Зорге напишет: «На 1934 год… я мог себе еще ставить следующие задачи:
1/ Установление воздушной связи с Висбаденом и соседней страной.
2/ Создание личных связей с такими лицами и учреждениями, которые могут дать важную информацию.
3/ Вербовка иностранных, но по возможности туземных сил для нашей фирмы.
Первая задача — связь с Висбаденом — была, в конце концов, после известных Вам трудностей, разрешена в 1934 г.».
«Рамзай» ошибался — в 1934-м не все обстояло благополучно как со связью, так и с легализацией радиста — Бруно Виндта («Бернгардта»). 17 декабря ему писали из Центра: «2. Вот уже третий месяц как с вами мы не имеем воздушной связи. Судя по вашим воздушным сообщениям и письмам в этом целиком повинен ВИСБАДЕН… В скором времени в Висбаден нами посылается специально наш работник, Висбаден в ближайшее время будет переключен на работу только с Вами. В связи с этим необходимо всемерно укрепить положение вашего друга. Предпринятые нами по вашей просьбе в этом отношении меры не увенчались успехом… Нами срочно приняты меры к посылке другого лица, который выедет на место в ближайшие дни и займется укреплением положения вашего друга Б. Подробности этого мы сообщим вам дополнительно».
«…В создании личных связей — мне повезло, — утверждал «Рамзай». — Среди немецких кругов мне удалось разрешить эту задачу довольно хорошо. Я также установил некоторые связи с местными, которые могли дать некоторые необходимые информации. В американские круги я проник довольно медленно и поверхностно; в английские почти что ничего. Минус, который, благодаря Густаву, о котором будет упомянуто ниже, был выравнен. Во французских кругах у меня никаких связей нет. Довольно хорошие связи я еще имел с голландцами, не имеющими большого значения, и их посольством, а также голландско-индийским банком. В особенности успешно в этом отношении улучшение моих связей с военным атташе и торговым атташе, а также с послом лично. От всех этих людей я получал не только информацию, но и подлинные материалы и документы. С военным атташе наши отношения стали настолько близки, что он часть своих работ предоставлял мне на просмотр и свои мнения совершенно свободно мне высказывал. Так же поступал морской атташе и другие члены посольства, а военный атташе при моей помощи шифровал телеграммы в Берлин. О всех этих лицах подробнее доложу в другом докладе. Со стороны наци я получал все больше и больше информации о внутреннем состоянии фашистских групп… Кроме того, фашистские купцы и инженеры все более откровенно говорили со мной об их военных и хозяйственных интересных доставках и планах. Я имел там 3 особенно интересных человека. Через посольство и наци я познакомился с группой местных офицеров, которые представляют активную часть группы Араки, с которыми более близкие отношения могут представлять интерес для получения информаций. То же самое нужно сказать и о двух местных переводчиках, которые очень заинтересованы в политике и стали очень доступными. О вербовке кого-нибудь из этих лиц, как туземных, так и немцев пока речи быть не может».
Военный атташе пошел еще дальше в проявлении доверия к Зорге — при его помощи он шифровал телеграммы в Берлин (что вовсе не означает, что у Зорге был доступ к шифру). Такая доверительность в отношениях была достигнута менее чем за год.
«Неужели опытный немецкий разведчик Отт мог быть столь безрассудно откровенным с посторонним для своей службы человеком? — задаются вопросом оппоненты. — Ведь он давал ему знакомиться с такими секретными документами, которые не полагалось видеть даже его ближайшим помощникам. Так не бывает», — решают они. А раз не бывает — значит, Рихард Зорге был не просто хорошим парнем с фронтовым прошлым, но коллегой Отта и других сотрудников военного аппарата по разведывательной работе. Только в таком случае они считают объяснимым поведение Отта.
Но на самом деле так бывает! Сколь бы ни был проницателен Отт, проходивший службу в германском генштабе в период Первой мировой войны под началом Николаи, профессиональным разведчиком он не был. Он не стал им и в Японии, где агентурная разведка с позиции посольства не велась. Узнав об аресте Зорге, Отт был потрясен. Он не мог принять на веру версию о том, что Зорге подозревался в подрывной деятельности. Как следует из уже цитируемой служебной записки от 14 ноября 1941 г. года на имя заведующего отделом печати МИД Германии Штумма, «… Исходя из информации, полученной от ответственных германских инстанций в Токио, подозрение насчет вменяющейся, в вину Зорге причастности к коммунистической деятельности следует считать заблуждением. По мнению посла Отта, близко знающего Зорге, эта акция представляет собой политическую интригу, поскольку Зорге получил некоторые секретные сведения о состоянии японо-американских переговоров, имеющих статус государственной тайны»
[415].
Ойген Отт, после войны обосновавшийся в ФРГ, и в 1951 году, по-прежнему пребывая в растерянности, заявлял: «Дело Зорге просто ошеломило меня. В течение всех этих лет я ни секунды в нем не сомневался… Как бы там ни было, я по сей день не могу понять, как у него хватало сил на эту игру»
[416].
Ни в переписке с Министерством иностранных дел, ни в ходе расследования, поведенного по указанию Гиммлера, не прозвучало ни слова, ни полслова о том, что Зорге работал на германскую разведку, в данном случае на абвер. Только невнятно попытался набросить тень на Зорге Шелленберг. В попытке объяснить принадлежность Зорге к разведке некоторые произвольно трактуют следующие строчки его «Тюремных записок»: «Меня считали немного беспокойным, роскошествующим журналистом. Конечно, они не знали, что помимо работы в газете я должен был выполнять еще очень многое. По этим причинам у меня были дружеские отношения с немецкими спецслужбами»
[417]. А какие еще могли быть у него отношения с немецкими спецслужбами? Именно дружеские — не больше того.
«Рихард Зорге был неординарной фигурой в токийском мире. И если его богемная несдержанность в проявлении своих чувств, его высокомерие и нетерпимость, особенно когда он бывал пьян, что случалось довольно часто, и шокировали соотечественников, тем не менее, его считали человеком в основе своей серьезным и талантливым, не лишенным к тому же обаяния, что особенно ценили в нем женщины»
[418].
Тема пьянства Зорге часто встречается в воспоминаниях тех, чьи имена остались в истории лишь потому, что им посчастливилось соприкасаться с «Рамзаем». Представляется, что Зорге был на дружеской ноге со многими и пил с ними на протяжении целого ряда лет. Однако много пить и быть пьяницей — разные вещи. Даже в нетрезвом состоянии он никогда не терял самообладания. Но главное — пьяница не смог бы стать видным специалистом по Японии и Китаю, у него не было бы возможности приобрести глубокие и уникальные знания по этим странам и занять положение, которое он занял. И он не смог бы успешно решать поставленные перед ним разведывательные задачи.
