Зорге справедливо утверждал, что, начиная с 1936 года, его мнение имело значительный вес в германском посольстве. Его репутацию еще больше укрепила верная трактовка причин февральского мятежа, которая могла бы оказаться поверхностной и незначительной, если бы не помощь Одзаки и Мияги.
«Инцидент 26 февраля» поставил перед Зорге ряд вопросов, на которые он попытался ответить: до какой степени восставшие являлись выразителями недовольства широких слоев населения; каковы были экономические и политические цели молодых офицеров; как скажется мятеж на престиже японской армии; какое влияние окажет это событие на направление японской внешней политики; обострит ли оно антисоветские настроения в Японии? Ответ на эти вопросы был невозможен без глубинного анализа процессов, происходивших в японском обществе.
Спустя пять лет Зорге писал в «Тюремных записках»: «Значение “Инцидента 26 февраля” было настолько велико, что изучение как самого события, так и его влияния на внутреннюю политику следует рассматривать как специальную проблему. В течение довольно длительного времени, предшествующего 26 февраля, напряженность во внутренней обстановке все более нарастала, но “взрыв” инцидента и особенно его своеобразное развитие явились крайне неожиданными для других государств и иностранцев… С инцидента 26 февраля фактически начался японо-китайский конфликт, что было полностью скрыто, и этот факт оказался очень полезным для понимания японской внешней политики и внутренней структуры. Поэтому естественно, что наша разведгруппа рассматривала инцидент 26 февраля как особую задачу. И Москва проявила к этому большой интерес не только с чисто военной точки зрения, но и по различным политическим и социальным причинам. Нечего говорить о том, что и в дальнейшем мы уделяли внимание вопросам разрешения и подавления этого внутреннего кризиса»
[452].
Благодаря Одзаки и Мияги Зорге выяснил природу фракционного соперничества между Кодоха и Тосэйха. С их помощью Зорге проникал в суть запрещенной книги Кита Икки «План реконструкции Японии», ставшей библией молодых офицеров и носившей в себе явные признаки влияния марксизма. Экземпляр этой книги Каваи Тэйкити достал по просьбе Мияги.
«Поэтому не удивительно, что Зорге, верил он в это на самом деле или нет, сказал своему другу Ураху, что японские коммунисты, возможно, имели какие-то связи с восставшими и что не исключена возможность появления коммунистической Японии, по-прежнему управляемой императором. Через несколько лет, в ходе последнего этапа войны на Тихом океане принц Коноэ во время частной аудиенции во дворце сказал императору, что он пришел к выводу, что радикальные молодые офицеры тридцатых годов сознательно или нет, но оказались инструментом в руках международного коммунизма»
[453].
«Лондонский “Экономист” (“Economist” 14.03.1936 г. — М.А.) отмечает, что события являются “политическим отражением непрерывного процесса распада социальных условий японского сельского населения, представителями и защитниками которого являются молодые офицеры”. … Военный мятеж, совершенный заведомыми патриотами-фашистами, напугал господствующие классы, прежде всего, своими возможными революционными последствиями. Характерно, что 27 февраля в первом же своем приказе, разъясняющим цели объявления военного положения, генерал Касии, комендант Токийского района, указал на задачу “охраны спокойствия и порядка и подавления всяких возможных выступлений коммунистических элементов”. Характерно также, что из событий 26–29 февраля японская буржуазия сделала вывод о необходимости некоторых социальных реформ»
[454]. Именно страх перед выступлениями «коммунистических элементов» сделал Японию инициатором заключения в этом же году Антикоминтерновского пакта.
12 марта Зорге докладывал Урицкому: «В течение последних трех дней наблюдается необычное оживление перед домом наших родственников (посольство — М.А.) со стороны японской тайной полиции, по соседству учреждены многие военные посты.
Похоже на то, что они ведут наблюдение за всеми японскими связями наших родственников (резидентура ГУГБ НКВД СССР. — М.А.). № 67. Рамзай».
Освещение «инцидента 26 февраля» стало вехой и в разведывательной карьере Зорге — в Центре не могли не признать, что в Токио у Разведупра имеется резидент, который способен сам и через свои источники решать поставленные перед резидентурой разведывательные задачи.
13 марта он докладывал в Москву: «Германский посол Дирксен написал в своем докладе в Берлин о том, что японские круги подозревают влияние Коминтерна на восставших офицеров. Среди шоферов и мелких лавочников идут разговоры, что путч был сделан под советским влиянием. Рассматривая эти два факта вместе и принимая во внимание японскую деятельность вокруг нашего посольства, я не могу не подозревать, что японцы могут планировать еще большую деятельность против посольства. № 69
[РЕЗОЛЮЦИЯ]: Н2 Спецсообщение Наркому («от известного Вам источника в Токио») остальным: Гамарнику. Егорову, Тухачевскому, Ежову, Ягоде, Слуцкому («по сведениям, полученным из Токио» и т. д.).
С.У[рицкий]».
В ходе следствия Зорге так излагал ход своих рассуждений: «Существовало два пути, по которым могло следовать японское правительство после событий 26 февраля. Оно могло либо взять курс на социальные реформы, одновременно ужесточая дисциплину в армии, либо же принять политику перманентной экспансии.
Это выражение, “перманентная экспансия”, мое собственное изобретение. Оно пришло мне в голову от фразы Троцкого “перманентная революция”.
Япония выбрала второе. А вот каково направление этой перманентной экспансии — Китай или Россия, это был вопрос величайшей важности для Советского Союза.
Я помню, что докладывал в Москву, что целью станет Китай. Поскольку помнил о японской экспансионистской традиции, берущей начало со времен правления императрицы Дзингу»
[455].
В докладе, отправленном Центру в мае 1936 г., Зорге анализировал влияние «инцидента 26 февраля» на дальнейшие события в Японии и подготовку страны к войне: «26 февраля был днем кардинального значения не только как причина, но как следствие и выражение чрезвычайных напряжений и слабостей. Подытоживая, можно сказать, что японская военная готовность отодвинута на многие месяцы, даже, возможно, и годы, если это рассматривать логически и руководствуясь подсчетом сил. Если война не будет вызвана как последний исход из неожиданных внутренних противоречий, а будет планомерно подготовлена и решена, тогда в этом году войны не будет. Даже при вышеуказанных предположениях ее вероятность, без одновременного германского нападения становится все меньше. Япония одна все более и более не в состоянии вести войну. Но тот факт, что Германия в 1937 г. закончит важнейшую часть своего вооружения, означает необычайное обострение опасности к началу или середине 1937 г. Мне кажется, что мы должны крепко ориентироваться на это германо-японское совместное выступление в 1937 г. С другой стороны, остается еще возможность, что в более непродолжительное время в Японии могут возникнуть новые внутренние беспорядки. Мне кажется, что имеются налицо признаки того, что среди молодого офицерства опять подготовляются новые попытки смещения теперешнего правительства и захвата власти. Удача этой попытки, кроме своего громадного внутриполитического значения, неизбежно отзовется и на внешней политике, т. е. вызовет войну. Поэтому, помимо логических расчетов на возможное в 1937 г. совместное японо-германское выступление, необходимо всегда считаться с возможностью нападения, вызванного вследствие глубоких внутренних причин. Это означает, что осень с/г. или весна 1937 г. могут увидеть преждевременное сепаратное выступление Японии, которая поставленная между внутренними своими затруднениями и внешними устремлениями, выбрала путь внешнеполитических авантюр, чтобы справиться с затруднениями внутри страны.
