Говард. В чем, по-вашему, заключается основная причина современной военной опасности?
Сталин. В капитализме.
Говард. В каких именно проявлениях капитализма?
Сталин. В его империалистических захватнических проявлениях. Вы помните, как возникла Первая мировая война. Она возникла из-за желания переделать мир. Сейчас та же подоплека. Имеются капиталистические государства, которые считают себя обделенными при предыдущем переделе сфер влияния, территорий, источников сырья, рынков и т. д. и которые хотели бы снова переделить их в свою пользу. Капитализм в его империалистической фазе — такая система, которая считает войну законным методом разрешения международных противоречий, методом законным если не юридически, то по существу.
Говард. Не считаете ли вы, что и в капиталистических странах может существовать обоснованное опасение, как бы Советский Союз не решил силой навязать свои политические теории другим народам?
Сталин. Для подобных опасений нет никаких оснований. Если вы думаете, что советские люди хотят сами, да еще силой, изменить лицо окружающих государств, то вы жестоко заблуждаетесь. Советские люди, конечно, хотят, чтобы лицо окружающих государств изменилось, но это дело самих окружающих государств. Я не вижу, какую опасность могут видеть в идеях советских людей окружающие государства, если эти государства действительно крепко сидят в седле.
Говард. Означает ли это ваше заявление, что Советский Союз в какой-либо мере оставил свои планы и намерения произвести мировую революцию?
Сталин. Таких планов и намерений у нас никогда не было.
Говард. Мне кажется, мистер Сталин, что во всем мире в течение долгого времени создавалось иное впечатление.
Сталин. Это является плодом недоразумения.
Говард. Трагическим недоразумением?
Сталин. Нет, комическим. Или, пожалуй, трагикомическим. Видите ли, мы, марксисты, считаем, что революция произойдет и в других странах. Но произойдет она только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры этих стран. Экспорт революции — это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а ежели не захочет, то революции не будет. Вот, например, наша страна захотела произвести революцию и произвела ее, и теперь мы строим новое, бесклассовое общество. Но утверждать, будто мы хотим произвести революцию в других странах, вмешиваясь в их жизнь, — это значит говорить то, чего нет и чего мы никогда не проповедовали…»
В апреле 1934 года в Берлин прибыл полковник Осима Хироси, назначенный военным атташе Японии. При назначении на этот пост Осима получил в генеральном штабе инструкции: «Изучать стабильность нацистского режима, будущее германской армии, отношения между Германией и Россией и особенно между армиями двух стран… а также способствовать развитию разведывательной деятельности против СССР и прозондировать возможность сотрудничества с немецкими властями в добывании разведывательной информации об СССР»
[459].
Осима был убежденным сторонником экспансионистских устремлений Третьего рейха и, по свидетельству современников, буквально преклонялся перед германскими вооруженными силами
[460]. Осима открыто выражал свои взгляды, и очень скоро у него установились особые доверительные отношения с представителями германской военно-политической верхушки, в том числе с Иоахимом фон Риббентропом, возглавлявшим так называемое «Бюро Риббентропа» (Dienststelle Ribbentrop), которое было создано в апреле 1933 года. «Бюро Риббентропа», внешнеполитический отдел НСДАП, действовало параллельно с Министерством иностранных дел. Как свидетельствовал после войны Риббентроп, из первых встреч с Осимой ему стало ясно, что «Япония имела те же антикоминтерновские взгляды, что и Германия»
[461], и это сделало возможным заключение японо-германского антикоминтерновского и антисоветского соглашения. Переговоры получили существенное развитие после того, как Гитлер поручил Риббентропу выяснить перспективы установления более тесных контактов с Японией. В результате осенью 1935 года Гитлер, Риббентроп и Осима встретились для обсуждения предложенного Осимой проекта «договора между Японией и Германией, предусматривающего, что если Германия либо Япония окажутся в состоянии войны с Советской Россией, то вторая страна не предпримет никаких действий, направленных в пользу Советской России»
[462].
Информация Осимы о переговорах с Гитлером и его идея «пакта о неоказании помощи» была одобрительно встречена в генеральном штабе японской армии, где уже разрабатывались проекты антикоминтерновского соглашения. Правда, были и противники, считавшие, что укрепление японо-германских отношений ухудшит отношения Японии с Польшей, «которая в то время рассматривалась в Японии почти на равных с Германией»
[463]. Однако возобладала прогерманская позиция, которую поддерживал начальник генерального штаба. Осуществление этой идеи, кроме всего прочего, способствовало укреплению влияния японских армейских кругов на внешнюю политику страны.
Военному атташе полагалось заниматься только вопросами, относившимися к его компетенции, однако этот круг вопросов не был строго очерчен. На первой стадии переговоров об Антикоминтерновском пакте Осима не ставил посла Мусякодзи в известность о них, посылая доклады напрямую в Генеральный штаб. По мере того как японское военное руководство проникалось идеей сближения двух стран, оно вступало в контакт с Министерством иностранных дел, которое давало соответствующие инструкции послу. В конце 1935 года Мусякодзи покинул Берлин почти на полгода, окончательно «развязав руки» военному атташе
[464].
Риббентроп и сотрудники его Бюро также вели переговоры без какого-либо согласования и даже контактов с германским Министерством иностранных дел. Со стороны Японии главным инициатором сближения выступали военные круги, со стороны Германии — партийные. Риббентроп позже объяснял это следующим образом: «Фюрер пожелал, чтобы подготовка к осуществлению данного плана велась не по линии германской официальной политики, поскольку здесь речь идет о мировоззренческом вопросе»
[465].
«В декабре 1935 года, — вспоминал германский посол в Японии Дирксен, — мы получили от японского генерального штаба конфиденциальную информацию о том, что Риббентроп и военный атташе японского посольства в Берлине полковник Осима начали переговоры в германской столице, имея в виду установление более тесных политических отношений между двумя правительствами. Никаких подробностей узнать не удалось. И МИД и, как и следовало ожидать ввиду необъявленного состояния войны, превалирующего в отношениях между двумя соперниками, риббентроповский офис хранили глухое молчание»
[466].
