С 8 августа развернулась битва за Шанхай, которая носила крайне ожесточенный характер. Китайские войска оказали японцам упорное сопротивление, на борьбу поднялись также рабочие, студенты, горожане.
21 августа в Нанкине был подписан советско-китайский договор о ненападении. Стороны отказывались от войны как средства разрешения международных споров и обязывались «воздерживаться от всякого нападения друг на друга как отдельно, так и совместно с одной или несколькими другими державами». Китай и СССР взаимно обязались не оказывать ни прямой, ни косвенной поддержки державе или державам, нападающим на одну из сторон, воздерживаться от действий или соглашений, которые могли бы неблагоприятно отозваться на стороне, подвергшейся нападению. В договоре оговаривалось, что он не нарушает прежних договоров и соглашений, участниками которых были СССР и Китай.
Советскую сторону представлял Д. В. Богомолов, чрезвычайный и полномочный посол в Китае, китайскую — Ван Чжунгуй, министр иностранных дел; подписи глав государств под договором не стояли. Речь не шла о союзе, которого добивалось правительство Гоминьдана, тем не менее это был важный шаг. 27 августа Чан Кайши через советского посла в Китае передал заявление, в котором говорилось, что «китайское правительство приняло решение сопротивляться японской агрессии до последнего, независимо от того, получит ли оно помощь от какого-то государства или нет».
14 сентября 1937 г. в Москве была достигнута договоренность о предоставлении Китаю советской военной помощи, при этом оговаривалось, что «четвертая — пятая часть оружия» должна выделяться национальным правительством армии Коммунистической партии Китая.
Под давлением общественного мнения и ради спасения собственной власти Чан Кайши и Гоминьдан вынуждены были корректировать свою внутреннюю и внешнюю политику. Были внесены изменения в чрезвычайный закон «О наказаниях за преступления против республики», освобождена большая часть политических заключенных и руководителей патриотического движения. 23 сентября Чан Кайши выступил с официальным заявлением. Признав легальность компартии, он заявил о своей готовности сотрудничать с ней в вооруженной борьбе против Японии. Так был создан единый национальный антияпонский фронт. Вслед за этим китайская Красная армия была официально переименована в 8-ю Национально-революционную армию. Ее командующим был назначен Чжу Дэ
[595].
Было очевидно, что японские дивизии неизбежно выйдут к южным и юго-восточным границам Монгольской Народной Республики, что представляло для нее реальную угрозу. Армия Монголии не могла служить серьезным препятствием для японских войск: общая численность монгольских вооруженных сил составляла 17 800 человек, включая аппарат военного министерства, военное училище и территориальные кавалерийские полки, прикрывавшие южную границу. Таким образом, нескольких японских дивизий было достаточно, чтобы пересечь республику и выйти к советской границе.
В соответствии с «Протоколом о взаимопомощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Монгольской Народной Республикой» от 12 марта 1936 г. с конца августа 1937 г. на территории МНР началось развертывание воинских частей Красной Армии.
В Директиве Сталина командующему войсками Забайкальского военного округа говорилось: «Первое. Пакт о взаимной помощи гарантирует нас от внезапного появления японских войск через МНР в районе Байкала, повторяю, Байкала, от перерыва железнодорожной линии у Верхне-Удинска и от выхода японцев в тыл дальневосточным войскам.
Второе. Вводя войска в МНР, мы преследуем не цели захвата Монголии и не цели вторжения в Маньчжурию или Китай, а лишь цели обороны МНР от японского вторжения, а значит, и цели обороны Забайкалья от японского вторжения через МНР»
[596].
1 октября 1937 г. «Франкфуртер цайтунг» опубликовал статью своего корреспондента в Токио Рихарда Зорге: «Японии приходится перестраиваться. Хозяйственные требования, предъявляемые китайским конфликтом»: «Редко какому японскому правительству, приходилось в течение короткого времени столь основательно менять свою программу, как правительству Коноэ. Беря в руки бразды правления, князь Коноэ обещал обширные социальные и политические реформы, он выступал за сохранение мира и смягчение мировой изоляции Японии посредством дружественных переговоров с Китаем и нового сближения с Англией и хотел с помощью пятилетнего плана преодолеть военно-хозяйственные слабости японской экономики и ее социальные изъяны.
Все вышло по-другому. Вот уже на протяжении недель уличную картину Токио определяют молодые призывники и уходящие на фронт солдаты с провожающими их родственниками. Правительство, партии, парламент прилагают все усилия исключительно к тому, чтобы снабдить эту мобилизацию долгосрочной политической и финансовой подкладкой. В эти дни возбуждения нет ни времени, ни склонности экспериментировать с внутриполитическими реформами. Во внешнеполитическом отношении, напротив, Япония находится в состоянии войны, хотя и не объявленной с международноправовой точки зрения, с Китаем и растущих противоречий с Англией и Советской Россией. Экономически же Япония выглядит вынужденной собирать все наличествующие силы для решения военных задач конфликта с Китаем. О планомерном развертывании своей экономики, и даже своей военной экономики, ей в данный момент думать не приходится.
Князь Коноэ наверняка неохотно пошел на эту перестройку своей программы. По сути всей своей позиции он, скорее, премьер-министр периода консолидации, чем вождь в военное время. Однако, по мере того, как отдельные стычки между китайской и японской армиями разрастались в сегодняшний конфликт, японскому правительству пришлось шаг за шагом делать хозяйственные, политические и военные выводы из него, основательно изменившие первоначальные планы правительства.
Хозяйственные выводы — перестройка японского хозяйства на военный лад — отчасти уже на протяжении многих лет пропагандировались военными кругами, которые требовали принципиального подчинения всех частнохозяйственных интересов военно-государственным целям. Но на этот раз военно-хозяйственная организованность является не только требованием военных, но главным образом горькой необходимостью переживаемого момента. Кажется, без такой перестройки не могут быть удовлетворены даже хозяйственные потребности теперешнего, поначалу воспринятого слишком беспечно конфликта с Китаем. Через несколько недель после его начала, в то время, когда речь шла еще только о “северо-китайском инциденте”, только военная мобилизация и первые бои в Северном Китае уже обошлись в 526 миллионов иен (1 иена по официальному курсу равна 0,72 имперской марки)…
Положение Японии осложняется неблагоприятным влиянием китайского конфликта на японскую внешнюю торговлю, которая уже до этого попала в тяжелое положение. Вследствие увеличения импорта, связанного с ростом вооружения, и вследствие роста цен на мировом рынке, которые сказываются на японском импорте несравненно сильнее, нежели на продажной цене японских экспортных товаров, за первые восемь месяцев текущего г. возник рекордный перевес импорта над экспортом на сумму около 800 миллионов иен… Кроме того, столь важный по значению вывоз японских товаров в Китай практически упал до мертвой точки — во-первых, из-за боев, а также потому, что бойкот японских товаров китайцами вспыхнул, естественно, с новой силой. Этот бойкот организуется китайскими торговцами и в других тихоокеанских странах. С начала года Японии уже пришлось ради покрытия своих импортных потребностей уступить загранице значительную часть (400 миллионов иен, или более четверти) своего золотого запаса.
