Не может ли быть, чтобы он был с самого начала заслан к нам, скажем, немецкой разведкой? Это такой вопрос, на который никто не возьмется ответить абсолютным нет. Но я все же не вижу прямых данных, могущих служить базой для такого подозрения. Как повод в пользу этого подозрения мне указали на то, что Коммерсант ничего серьезного для нас не сделал. По этому поводу надо сказать, что один факт того, что источник сделал что-либо серьезное, отнюдь еще не является гарантией, что он не заслан. Известно, что для лучшей своей маскировки и закрепления своего положения засланный агент, с ведома своих хозяев, может сделать что-либо полезное (дела троцкистско-бухаринских шпионов пестрят примерами подобного рода). Точно также факт отсутствия серьезной работы источника еще никак не доказывает, что этот источник засланный. Я считаю, что слабая работа “Коммерсанта”, в первую голову, объясняется его неправильной разработкой и общей слабостью нашей работы с ним. Лично я думаю, что если “Коммерсант” заслан, то он свои возможности должен был использовать года 4 тому назад, когда он знал действительно много людей, теперь он, ведь, и знает крайне мало.
Сколько я могу судить о Коммерсанте, мне сдается, что он поступил к нам по идеологическим соображениям, на базе некоторых туманных симпатий к нам. Я не исключаю возможность, что он теперь и сам-то не очень рад, что тогда с нами связался, но он достаточно умен и сообразителен, чтобы понять, что начисто рвать с нами уже не в состоянии.
Но может ли случиться, что Коммерсант нас вдруг предаст? Если отвлечься от гипотезы, что он заслан, то такого предательства нам опасаться нечего. В таких случаях вопрос всегда нужно ставить так: а что источник выиграет от предательства? Допустим на минуту, что Коммерсант “покается” и расскажет своим наци, каким он грязным делом занимался. Что будет в результате этого? Неясно ли, что он в этом случае не только потеряет свое положение, но что его, его же наци раньше или позже ликвидируют? Не надо забывать, что Коммерсант, хотя ничего крупного не сделал, совершил, однако, ряд сильно компрометирующих его вещей. На его квартире хранились наши материалы, он помог устроить рацию (это — для меня), привозил почту с островов в Шанхай, давал все же ряд документов и т. д., и т. д.
Наконец, при общей оценке Коммерсанта не надо забывать такого факта, что он соглашался меня прятать у себя, в случае удачи моего освобождения и транспортирования меня в Шанхай. Это для Коммерсанта было делом крайне опасным, однако он, как мне говорил Артур, на это пошел без разговоров.
Общее мое заключение таково: Работать с ним не представляет больше риска, чем работа с каким-либо другим источником. Источник он — потенциально ценный и нужный нам; правильным подходом и настойчивостью его можно заставить работать. Я поэтому не вижу смысла его консервирования и считаю, что с ним нужно активно работать.
Бригадный Комиссар Бронин
10 января 1938 г.».
В целом нельзя не согласиться с рассуждениями Бронина. Однако, не следует умалять роли Войдта при решении организационных задач, особенно в бытность самого «Абрама» шанхайским резидентом — использование его квартиры в качестве конспиративной, склада, для хранения денег, использование самого «Коммерсанта» для обмена и перевода денег в Токио. Не следует забывать, что документы, которые он передавал «Гарри» были признаны «весьма ценными».
Представляется, что, если бы «Коммерсант» был передан на связь «Рамзаю», то результаты его информационной работы были бы совершенно иными, а, возможно, и судьба самого Зорге и его соратников.
«С отъездом КИТИНА “Коммерсант” был передан на связь новому резиденту, с которым работал до 1940 года.
В 1940 году “Коммерсант” по собственной инициативе прекратил с нами связь».
6.3. «Характер действий предателей всегда одинаков. Делать же выводы о том, каково положение в России, исходя из высказываний Люшкова, очень опасно»
(из показаний Зорге в ходе следствия в тюрьме Сугамо)
Масштаб «чисток» в РККА и НКВД привел к появлению перебежчиков, людей, которые предпочли воспользоваться возможностью перейти государственную границу ожиданию, как им казалось (возможно, и оправданно), неминуемого ареста. Были и «невозвращенцы» — те, кто решил не возвращаться из загранкомандировки. В 1938 году на Дальнем Востоке к японцам перебежали командир Красной Армии и высокопоставленный сотрудник НКВД (во всяком случае эти факты получили огласку).
29 мая начальник артиллерии 36-й мотострелковой дивизии майор Герман Францевич Фронт сел в автомобиль и отправился в одну из частей дивизии, дислоцировавшейся у монголо-маньчжурской границы. До части майор не доехал, свернув в сторону границы, которую благополучно пересек. Фронт окончил Военную академию имени Фрунзе, служил в штабе дивизии в Чите, затем в МНР. Бежал он через границу, ожидая, что его непременно арестуют из-за немецкой фамилии. К тому же у него были разногласия с комиссаром дивизии. Офицером он был информированным, знал многое и о войсках Забайкальского военного округа, и о частях 57-го особого корпуса. Во время многочисленных допросов он сообщил все, что ему было известно. Полученная от Фронта информация была переведена на японский язык и издана в виде отдельной брошюры, которую разослали в штабы пехотных дивизий. В июле 1939-го во время сражения у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе были захвачены японские штабные документы, в том числе вышеупомянутая брошюра.
В брошюре содержались переданные Фронтом сведения о 57-м особом корпусе. Состав соединений и частей корпуса, их численность, вооружение и дислокация были указаны им совершенно точно. Указанные им места нахождения складов и аэродромов были нанесены на японские штабные карты. Эти данные бомбардировочная авиация Квантунской армии использовала, в том числе во время боев на Халхин-Голе. Начальник артиллерии дивизии не только подтвердил ранее имевшуюся у японцев информацию, но и существенно ее дополнил. Очень подробно Фронт сообщил об организации, численности и вооружении 36-й дивизии
[642].
«Наиболее полную информацию японской разведке он передал об артиллерийском вооружении частей округа и частей 57-го корпуса. Профессиональный артиллерист хорошо знал свое дело. Типы и количество орудий, калибры и количество боеприпасов — этими цифрами забито несколько страниц его показаний. Для японской разведки это была подробная картина оснащения боевой техникой (винтовки, пулеметы, орудия)… Информация была правдивой и ценной, хотя в некоторых вопросах Фронт признавал свою некомпетентность. Несмотря на то, что в чем-то он не смог удовлетворить интерес японцев, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили»
[643].
