А ещё была Катя Максимова — любовь, которую он встретил, работая в Коминтерне.
Первый и самый важный вопрос, который встал перед Центром и перед самим Зорге: можно ли направить его в Японию под собственной фамилией. Положительный ответ на вопрос однозначно определял его «крышу» — качество, в котором он будет находиться в Стране восходящего солнца — журналист, около трёх лет проработавший в Китае.
Существовали ли варианты легализации Зорге в Японии? Род намечаемой деятельности иностранца-разведчика в Японии 30-х годов ХХ века должен был отвечать следующим основным требованиям:
— быть естественным, «привычным» в условиях Японии,
— не привлекать внимания своей необычностью;
— встречать благожелательное отношение со стороны местных властей;
— обеспечивать официальную возможность более-менее широкого общения с местным населением и представителями иностранных кругов — для приобретения и развития нужных связей;
— давать относительную свободу передвижения по стране и особо желательно, — обеспечивать возможность официальных связей с другими странами.
В этом смысле из всех профессий, обычных для иностранцев в Японии, целям легализации Зорге и сотрудников резидентуры наиболее удовлетворяли:
— коммерческая деятельность — по экспортированию японских товаров / импорту иностранных товаров;
— профессия журналиста — корреспондента иностранных газет, освещающего в своих работах политику японских правящих кругов с позиций лояльности и благожелательности.
Возможно ли было направить Зорге в Японию под чужим именем и легендировать его пребывание там занятием коммерческой деятельностью? Возможно, но для этого следовало создать коммерческую фирму, а точнее — войти совладельцем вместе с приглашённым японским гражданином в создаваемую фирму, которая бы занималась экспортом японских товаров / импортом иностранных товаров. Такое многоходовое мероприятие потребовало бы немалых средств и времени. Подобные попытки уже делались, например, в Китае и чаще всего заканчивались провалом. Фирма по определению не должна была быть крупной, чтобы не привлекать к себе внимания спецслужб. С другой стороны, масштаб фирмы предопределял и круг общения, то есть возможность получать интересующую информацию. Поехать представителем германской фирмы было бы неплохим вариантом, но реализация подобного проекта была бы ещё сложнее, так как Зорге не был ни инженером, ни коммерсантом и не мог появиться ниоткуда. Он должен был где-то работать до этого, что подтверждалось бы документами и свидетельствами очевидцев.
К своей поездке в Японию Зорге уже сформировался как учёный, как журналист, и радикальным образом менять его амплуа было затруднительно, да и нецелесообразно.
Но и это было далеко не всё: следовало составить легенду всей его предыдущей жизни — от рождения до 1933 года, «населить» эту легенду родственниками и знакомыми, чтобы он мог убедительно рассказать, если потребуется, о предыдущей жизни. О том, где жил, учился, где воевал, где получил ранения, где лечился и т. д. При этом сохранялась опасность его встречи с знакомыми из «старой жизни».
В Китае «Рамзай» приобрёл профессиональную известность. На свои газетные публикации шанхайского периода он мог ссылаться во время переговоров в редакциях, и ни у кого не возникало вопросов, поскольку его статьи из Шанхая не прошли в Германии незамеченными. Авторитет его имени мог способствовать установлению связей с печатными изданиями.
Однако перед принятием решения о направлении Зорге в Японию Центру следовало ответить на вопрос, существовала ли опасность расконспирации Зорге, а если существовала, то в чём она заключалась
[198].
Руководство IV Управления, планируя организацию нелегальной резидентуры в Японии и намечая в качестве руководителя Зорге, должно было выяснить степень риска его использования на соседних островах, исходя из степени «засветки» Рихарда за годы работы в Китае.
В марте 1933 г. в письмах и шифртелеграмме Центр запрашивал Шанхай: «8. Проверьте и срочно сообщите, насколько скомпрометирован Рамзай в Шанхае и не мог ли бы он быть использован для работы на Дальнем Востоке?». Ту же задачу 5 марта 1933 г. Москва ставила перед К.М. Риммом («Пауль», который вместе с «Джоном» Г.Л. Стронским руководил шанхайской резидентурой в ноябре 1932 — августе 1933).
Слово в слово содержание оргписьма было повторено в следующей почте, которая явилась «дополнением» к посланной ранее: «5. Проверьте и срочно ответьте, насколько скомпрометирован Рамзай в местных немецких кругах, а также и других. Мы предполагаем использовать его по соседству с вами, поэтому необходима срочная и тщательная проверка». Ни первая почта, ни дополнение к ней не успели ещё прибыть в Шанхай, как «Пауль» получил 27 марта 1933 г. телеграмму за подписью Б.Н. Мельникова, заместителя начальника РУ штаба РККА и одновременно начальника 2-го (агентурного) отдела: ««Срочите: 1) достаточно ли скомпрометирован Рамзай в местных немецких кругах, чтоб не быть использованным в соседних дальневосточных странах».
30 марта Римм доложил из Шанхая: «Рамзаю нельзя работать в Китае. Здесь в немецких кругах он провален. На днях известный Азиатикус /брандлеровец/ расспрашивал о докторе Р. Зорге, о котором он, якобы, уже будучи в Берлине, знал, что тот должен по линии Большого Дома работать в Китае. По-моему, Рамзай может быть использован в Харбине /не опускаясь до Дайрена/, Японии, Индии, Индокитае. Но всё же для большей безопасности ему нужно переменить сапог… Пауль».
В чём состоял «провал» Зорге в немецких кругах, Римм не пояснил, а Центр не потребовал разъяснений. Видимо, и Римм, и Центр связали провал «Рамзая» с расспросами Азиатикуса. Если это не так, то о каком провале шла речь? И если не о провале, но только о слухах, то о каких?
Умолчал Римм и о причинах, послуживших основанием для срочного отъезда Зорге из Китая. 10-го октября 1932 года «Рамзай» докладывал из Шанхая: «От кит[айского] источника узнали, что Нанкин, якобы, обнаружил след военного шпиона. Подозревают, будто бы, одного немца и еврея. На основании наших старых грехов и слухов среди местных немцев полагаем, что круг подозрений вокруг Рамзая всё больше смыкается. Просим срочно сообщить, должен ли Рамзай непременно выждать прибытия замены или же он может уехать независимо от прибытия последнего. №-310. Р.». «Один немец и еврей» — это, видимо, Зорге и Стронский. Скорее всего, Зорге, уже поднимавший вопрос о своей замене, решил воспользоваться этим расплывчатым сообщением из Нанкина, чтобы вернуться в Москву
[199].
Что касается Азиатикуса, то Б.Н. Мельников подтвердил опасения Римма: «2/IV 1933 г. Азиатикус до измены работал по линии Большого дома. Рамзая мог знать по прошлому».
Кто такой брандлеровец Азиатикус и в чём состояла измена? Генрих Брандлер (1881–1967) в 1919–1923 гг. являлся членом ЦК КПГ. В 1921–1922 г. он — член ИККИ; в 1922 — член Президиума ИККИ. В 1924 г. — руководитель делегации ИККИ в Кооперативной секции Крестинтерна. В 1929 г. он был отовсюду исключён: из КПГ, ВКП(б) и Коминтерна — как сторонник Бухарина и представитель правого уклона и «примиренцев» в германской компартии. Те же грехи распространялись в полной мере и на «брандлеровца» Азиатикуса.
