От Кито ожидали, что он будет работать в шанхайской резидентуре в качестве вербовщика-осведомителя. Но таковым он не стал. Кито не удалось никого завербовать, и от него не поступило никаких документов, представлявших интерес для разведки. О нём в переписке содержались лишь скупые упоминания отрицательного свойства, если не считать надежд, которые возлагал на него нелегальный резидент Улановский.
«На Яп[онца] приходилось нажимать — очень инертный»
[232], — давал оценку Кито Зорге
[233]. «Рамзай» был о нём невысокого мнения, и, видимо, заслуженно. Однако Зорге ничего не предпринял, чтобы изменить отношение японского агента к разведывательной деятельности, не попытался даже оценить возможности «Джорджа», исходя из должности, которую тот занимал в японской транспортной компании. Более того, Зорге был не в курсе о продолжавшихся контактах Кито с представителями компартии Японии, что, в конечном итоге, послужило причиной провала японского агента. За двухлетнее пребывание Кито в составе шанхайской резидентуры Центр ни разу не попытался отреагировать на столь очевидно неудовлетворительные результаты работы агента, которого сам подыскал и направил в Китай.
В своих «Тюремных записках», давая «пояснения относительно Кито», Зорге категорически от него отмежевался. «Он не был членом моей группы и не работал со мной — это я твердо заявляю. Я несколько раз слышал о нём от Смедли и Одзаки, но между нами совершенно не было личных отношений. Хотя я помню о других членах группы, о нём совершенно не помню»
[234]. И здесь же: «Кроме того, мне было запрещено Москвой брать в партнеры известных людей, вроде Кито». Подобная позиция может быть объяснена только одним: Зорге хотел отвести от Кито подозрения.
17 сентября 1931 г. Зорге сообщил в Москву: «Наш японский сотрудник по фамилии Кито со времен Шерифа арестован. Возвращаясь в августе из Японии на пароходе, встретился со знакомым старым партработником японцем, ехавшим сюда на работу. В связи с арестом японца взят и наш. Здесь Кито ничего не видел, вывезен в Японию для дальнейшего следствия. Опасно, что может отозваться на старой тройке. Считаем нужным прислать нового мастера. Если история окажется без последствий, то можно его использовать взамен Макса. В связи с этой и старыми историями, как и двухгодичным пребыванием в Китае Рамзая, просим заранее подготовить смену». Под старой тройкой Рамзай имел в виду себя и радистов, Манеса и Клаузена.
В связи с арестом Кито Зорге писал: «До сих пор он как будто держится молодцом. Надолго ли, трудно сказать. Если он не выдержит, то его показания составят для нас, т. е. Ра. и Се. (Зеппель — М.А.) такую тяжесть, которую вряд ли кто может выдержать без разрушения здоровья. Тут необходимо принять во внимание все большие и малые свинства последних недель и прошедших 1 ½ лет. Мы не хотим вас обеспокоить, но нам всем тут по горло достаточно, и мы охотно бы уехали домой. Мы ведь тут уже 2 года, что очень много при теперешнем положении в стране».
21-го сентября 1931 года Рамзай доложил из Шанхая: «Наше положение в связи с арестом японского сотрудника улучшается. Арест и следствие сводится, главным образом, к знакомству его с арестованным японским товарищем. Японская полиция не думает, что он что-нибудь знал или играл какую-нибудь роль».
[Резолюция] «II отд. Независимо от этого замену Рамзаю нужно готовить и, вообще, укомплектовать шанхайский аппарат. 24/IX/ 31 Берзин».
18 ноября 1931 года Рамзай направил телеграмму в Центр, в которой, в том числе, сообщил о положении «Джорджа»: «…Наш япон[ский] сотрудник Кито сидит в Токио в полицейском метрополитене. Держится хорошо, просим для него что-нибудь. Полиция предполагает связь в Шанхае, нам очень трудно ему помочь».
Под телеграммой две резолюции: «II [отдел] Пр[ошу] переговорить. 21/XI Берзин», и «Об этом нам до сих пор ничего не известно. Давыдов».
Арест Кито совпал с японским вторжением в Маньчжурию, коренным образом изменившим ситуацию на Дальнем Востоке. 21 сентября 1931 года Рихард Зорге направил из Шанхая телеграмму: «Японский военный атташе утверждает, что маньчжурская операция начата без согласия японского правительства и ограничивается Маньчжурией. 270 японских офицеров в гражданском посланы в Мукден для назначения гражданской администрации. Японцы рассчитывают, что Америка не будет противодействовать. Думаем, что движение ещё не носит активного антисоветского характера»
[235]. Телеграмма была разослана Ворошилову, Гамарнику, Тухачевскому, Егорову и Артузову. Следует отметить, что между арестом Кито и телеграммой со ссылкой на японского военного атташе прошло всего несколько дней. До этого, телеграмм с подобной ссылкой Зорге не отправлял. 23 сентября из Шанхая ушла очередная телеграмма, основанная на информации, полученной из разных источников, в том числе и от военного атташе Японии. Через два дня в Центр была отправлена новая телеграмма Рамзая, основанная на данных, полученных от японского атташе. И так на протяжении четырёх месяцев. Буквально за считанные дни, прошедшие после провала «Джорджа», Зорге «начал работать» с Одзаки Ходзуми (Хоцуми), своим «самым главным соратником», и работать очень плодотворно.
В «Тюремных записках» Зорге писал: «Если бы Кито был членом моей группы, я, наверное, не стремился бы познакомиться с Одзаки. Дело в том, что я хотел иметь только одного способного и знающего сотрудника из японцев и никак не собирался создавать большую группу в пять или шесть человек»
[236]. Пока не арестовали Кито Гинити, Зорге не считал нужным привлекать к сотрудничеству ещё одного представителя японской национальности, даже при всей ничтожности результатов работы Кито. Более того, «Джордж» в оргписьмах чаще всего проходил под № 6, такой же номер был присвоен Одзаки Ходзуми, о существовании которого Зорге знал задолго до этого от Смедли и уже был с ним знаком. Были знакомы между собой и Кито с Одзаки. Однако только с отъездом последнего из Китая к сотрудничеству с разведкой был привлечён очередной японец.
