Под № 6 и 27 у Рамзая проходили Одзаки Ходзуми и Каваи Тэйкити. № 55 в этом письме был обозначен Кито Гинити. Отъезд Одзаки из Шанхая в такой критический момент не мог не повлиять на качество информации, особенно на первых порах.
Показательны в характеристике Зорге слова о том, что Одзаки был отозван из Шанхая, так как его «ведомство» — редакция — «ему больше не доверяло». Не доверять Одзаки могли только в том случае, если была известна его связь с компартией Китая (или людьми, близкими к партии), или же при наличии подозрений о существовании такой связи.
В «Тюремных записках» Зорге дважды подчеркнул своё неведение о связях Одзаки с компартией Китая: «Он явно имел тесные связи с китайской коммунистической партией, но я в то время почти не знал об этом, нет, фактически ничего не знал». И далее: «Если бы я знал, что Одзаки имеет тесные связи с коммунистической партией Китая, несомненно, я колебался бы, поддерживать ли с ним столь тесные взаимоотношения. И, может быть, оставил бы мысль о дальнейшем использовании Одзаки»
[248]. Возможно, что Зорге в момент знакомства об этом не знал, а узнал позже от самого Одзаки, когда его отправляли из Шанхая. Но то, что Одзаки не просто марксист, но и скрытый коммунист, Зорге знал. Однако это не остановило Зорге при восстановлении контакта с Одзаки в Японии.
Одзаки покинул Шанхай, по словам Зорге, 29 января 1932 года. Возможно, это произошло на день или два позже, так как последняя информация, полученная от японского атташе, была отправлена из Шанхая 1 февраля 1932 г. И как только стало известно о его отъезде, Зорге приступил к поиску нового японского информатора. Представляется, что такая кандидатура уже была на примете.
14 марта он отправил в Центр телеграмму со ссылкой на «новый японский источник». Копия телеграммы была по резолюции Берзина разослана Ворошилову, Тухачевскому, Егорову и Артузову. Следующая телеграмма от «японского информатора» была отправлена 4 апреля 1932 года. Большинство телеграмм, как и в случае с предыдущим японским информатором, были разосланы военному руководству страны и в ИНО ОГПУ.
«Новым японским источником» стал Фунакоси Хисао. Сын владельца предприятия по производству соусов в префектуре Окаяма, он вырос, как было сказано в полицейских материалах, «в строгой домашней обстановке». После окончания литературного факультета университета Васэда вТокио Фунакоси приехал в Китай, где работал в газете «Шанхай майнити», издававшейся на японском языке, затем в шанхайском отделении информационного агентства «Симбун рэнго цусинся» («Рэнго Цусин»)
[249].
По оценке «Рамзая», Фунакоси не смог даже в малой степени заменить Одзаки, хотя информация, полученная от нового японского агента, регулярно докладывалась военному руководству страны. Так, в августе 1932 г. Зорге писал в IV Управление: «№ 6. День спустя после начала японской войны здесь на месте он был отправлен к себе на родину по неблагонадежности и долго находился там под наблюдением, теперь его положение, по-видимому, улучшилось. Он работает в одной газете… Один из лучших людей, которых мы здесь имели. Для замещения его я нашёл с большими затруднениями теперь, однако, лишь после здешних боев, Ст. 6. По сравнению с 6 он очень слаб, но всё же мы надеемся постепенно его обучить. При случае он имеет связь через свою газету со своим консулом и атташе. Вообще же он узнаёт лишь то, что известно среди журналистов». Под Ст. 6 у Рамзая проходил Фунакоси.
Одзаки перед отъездом рекомендовал Зорге заведующего шанхайским филиалом телеграфного агентства «Рэнго Цусин» Ямаками Масаёси. «Когда Одзаки уезжал из Шанхая, — писал Зорге в «Тюремных записках», — он познакомил меня с ним в качестве своего преемника. Однако почему мы так быстро расстались, сейчас не могу вспомнить»
[250]. «Большие затруднения», судя по всему, состояли в том, что с Фунакоси Зорге познакомился через Ямаками, с которым его свёл Одзаки.
В письме в Центр от 3 апреля 1932 г. Зорге вернулся к теме сотрудничества японских агентов: «§ 1. Мы все очень сожалеем, что при возникновении здешнего конфликта не сумели так реагировать, как это бы нам хотелось, но нам, действительно, не везло, ибо как раз наш хороший японец — приятель не сумел пережить [остаться]. Он был принуждён оставить это место и поехать домой. В дальнейшем с ним как будто бы ничего не случилось, во всяком случае, с ним не произошло всё то, что имело место с нашим первым яп[онским] приятелем, который все еще в санатории (тюрьме. — М.А.). И всё же это был серьёзный удар для нас, ибо потеряли единственного сотрудника этой национальности, народа…
Теперь о наших новых деловых друзьях. Оба новые не так развиты, как предыдущие и, конечно, в смысле надежности далеко не так … (верны. — М.А.) как предыдущие. Но это только вопрос времени, и окончательное мнение можем иметь об обоих наших новых друзьях потом. Но, во всяком случае, надеемся одного из них широко развить. Чрезвычайно важно иметь таких сотрудников, которые владеют японским языком. Это заставляет нас ставить вопрос, нельзя ли, кроме тех, которые здесь находятся — получить кого-нибудь в Японии, который бы приехал сюда для работы или установил связь с нами, ибо центр тяжести наших дел находится в Японии (выделено мной. — М.А.). Отсюда организовать хороший экспорт и найти соответствующий товар, конечно, трудно. Просьба продумать этот вопрос. Нельзя ли что-нибудь предпринять с вашей стороны. Мы, конечно, постараемся тем человеческим материалом, которым мы располагаем, сделать то, что сможем. Не забудьте, что мы всего навсего в 24 часах от Японии, и посещение для переговоров, установлений контакта м[ожет] б[ыть] легко и просто… Во всяком случае, просим скорейший ответ. Можете ли вы что-нибудь сделать в этом отношении. Рамзай». Текст написан от руки, поэтому в тех местах, где не удалось его прочитать, стоят пропуски.
Из этого письма следует несколько важных выводов, помимо повторной высокой оценки деятельности Одзаки. Первое — понимание того факта, «что центр тяжести наших дел находится в Японии». Второе — японского «человеческого материала», что имелся под рукой в Китае, явно не хватало, и «Рамзай» обращался за помощью к Центру. И с этой просьбой он обратится ещё не раз.
В «Тюремных записках» Зорге пишет, что, «ещё будучи в Шанхае, приступил к изучению Японии и намеревался стать знатоком японской истории и внешней политики»
[251].
При анализе таких проблем, «как новая политика Японии в Маньчжурии, влияние этой политики на Советский Союз, шанхайский инцидент, японо-китайские столкновения, японская экспансия в целом», по словам Зорге, «особенно много мне помогали Одзаки, Каваи и Фунакоси». Именно эти имена японских агентов были озвучены Зорге в его переписке с Центром.
Однако в «Тюремных записках» Зорге упоминает ещё три японских фамилии — Мидзуно, Кавамура и Ямаками, — о которых он вынужден был написать после признательных показаний Одзаки. Однако «Рамзай» всячески пытается дистанцироваться от них.
